Однако...
Это серия, к которой практически нечего прибавить. В ней очень много юмора, хорошего, на своем месте; и очень много напряжения, которое испытываешь, даже зная, что все будет хорошо. Но стоит только начать задумываться - и мороз идет по коже.
Над некоторыми вещами нельзя смеяться. Но не плакать же.
Самое холодное Рождество
Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством; а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.
No man is an island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main. If a clod be washed away by the sea, Europe is the less, as well as if a promontory were, as well as if a manor of thy friend's or of thine own were. Any man's death diminishes me because I am involved in mankind; and therefore never send to know for whom the bell tolls; it tolls for thee.
ДЖОН ДОНН
No man is an island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main. If a clod be washed away by the sea, Europe is the less, as well as if a promontory were, as well as if a manor of thy friend's or of thine own were. Any man's death diminishes me because I am involved in mankind; and therefore never send to know for whom the bell tolls; it tolls for thee.
ДЖОН ДОНН
читать дальше
* * *
Ради Рождества - только и исключительно! - миссис Хадсон сделала Шерлоку чай. Точнее сказать, она позвонила и приказала составить ей компанию, потому что "в том ужасе, в который ты превратил мою квартиру, черт ногу сломит, а мое бедро мне еще может послужить. К тому же, у тебя нет ни одной даже самой простой гирлянды и камин не топлен!". В это Рождество Шерлок проигнорировал бы любые аргументы и обещания, но от Марты не было смысла таиться. Ей все было известно с самого начала, и Шерлок не мог позволить себе обидеть еще и ее.
Чай был исключительно хорош, но портил все рождественский пирог, который миссис Хадсон сделала традиционно огромным. К чаю она отрезала кусочки чуть больше утренних тостов и, выдав Шерлоку его порцию, красноречиво завздыхала, промокая глаза.
Пирог был божественный. Шерлоку кусок в горло не лез.
- Ты не беспокойся, милый, - ворковала миссис Хадсон, - кушай, и себе еще отнеси; а что останется, я отнесу к миссис Тернер, да, может, еще Грегори или Молли заглянут; а нет, так и не страшно, он же не портится. Удался он в этот раз, правда, дорогой? Налей себе еще чаю.
Сказав это, она тут же сама налила Шерлоку полную чашку, поставила заварочник и предсказуемо начала всхлипывать.
Только и исключительно ради Рождества Шерлок заговорил с ней: потом припоминал, о какой ерунде беседовали, и старался удалить, но все без толку. Так и запомнилось: дурманная слабость, насыщенный вкус выпечки, бессмысленная трескотня и пустые, машинальные объятия, когда часы пробили полночь.
* * *
Он поднялся в квартиру, встал на пороге, оглядываясь и вспоминая, на самом деле - ожидая, чтобы перестало кружить голову. Едва теплился свет, бросая множество теней по углам; с каждой стены, с каждой достаточно крупной поверхности смотрели на Шерлока бесчисленные Калвертоны Смиты. Кругленькие нарочито ассимметричные лица, насмешничающие, ехидные, комично расширив глаза, раскрыв желтозубый провал рта в театральной ухмылке, они следили за Шерлоком неподвижными водянистыми глазами.
Стало мерзко. Правильно миссис Хадсон не поднялась.
Нехорошо.
На кухне было дымно и парно, конденсат забил легкие с первым вздохом, и Шерлок с руганью бросился выключать, гасить, снимать, проветривать. Камин не топлен, ха, скажите спасибо!
Сладость в горле не исчезала, встала комом; покончив с кухней, Шерлок замер посреди своей новоизбранной Terrafirma, свесив голову и руки; понял, что сам готов свеситься, хоть с хребта, хоть из петли; вернулся в гостиную.
Кэл Смит глядел на него подбадривающе, заговорщицки; таращил пустые бледные гляделки и кривил насмешничающий рот.
Только когда вонзилось в кожу, вдавилось, впилось, - тогда, наконец, стало легче. Самую малость, но все же он смог вздохнуть; сел в кресло, расслабился, настраиваясь. Мягко запульсировало в висках: на три счета, плавно, нет, еще плавнее... Закружилось.
Он никого не ждал; не хотелось видеть и не звалось, хоть и свербело все время - что тебе стоит? Да ничего не стоит, все, что можно, уже отдал или отобрал. Ничего. Ничего. Но пульсировало, стучало: на три счета... квадрат, квадрат, балансе... Нужно - с балансе, но, раз не хочешь, - ладно... На три счета.
Как примитивно.
Против воли, его передернуло. Вспомнились, как наяву, нежеланные прикосновения. Хуже, чем к нему, - к Джону. К Джанин. Истекающий патокой голос и затуманенный жадностью взгляд, упершийся, очерчивающий: мое. Потом - наплевать... Сам придешь, приползешь, как миленький.
- Веселого Рождества, - процедил он, сжал пальцы на подлокотниках. - Али мало?
Вы можете лучше. Кому знать, как не мне? Вы не стараетесь, Шерлок Холмс. Уцепились за свои ничтожные заботы и переживания и думаете, что они вас делают - ха! - человеком.
- Пуля в лоб хотя бы сделала вас меньше похожим на рыбину.
Магнуссен мелко засмеялся, поклонился, будто снимая шляпу. Ценитель юмора! Ценитель. Кол-лек-ци-о-нер. Экземпляры собирает редкие, уникальные...
Джим Мориарти кивнул и тут же - запрокинул голову, растягивая губы:
Бесценные.
Едва и не мурлыча, обошел Шерлока, пристроился у камина: руки в карманах, лицом пьянее Шерлока, довольнее Магнуссена.
Да, Шерлок, дорогуша, тут ты прав. Я вот заплатить так и не смог. Что? Какой водопад? Не смеши меня, мииии-лый! Ты и в Швейцарии никогда не бывал. И я не бывал, а, может, стоит: со здоровьем там чудеса творят, истинные чудеса, попробуй как-нибудь, а то давай - вместе махнем? Добраться проблемы нет: выбирай любую крышу, Шерлок, весь Лондон наш!
- Как тебе это удается, - прошептал Шерлок. Дыша тяжело, загнанно, сверлил Мориарти взглядом, а Мориарти знай напевал, король вальсов и компьютерного кода. Кода. На три счета, еще раз, повтор и кода!
Ты уже знаешь ответ, Шерлок. Я - другой ты! Другой ты!!!
- Извини, - огрызнулся он, - инициалами не сошлись.
Сказал - и осекся.
Знал: стоит всего лишь повернуться. Чувствовал ее присутствие все так же остро. Но Шерлок не хотел ее видеть; кого угодно, но не ее. Не ее светлые волосы; не ее глаза, в которых всегда любви было поровну со злостью, а сочувствия - с подначкой. Не ее лицо, всегда с этим мягким выражением на нем. Однажды она смотрела иначе, с незнакомой сухой решительностью, и Шерлок тогда все испортил, снова, но не в последний раз.
Фокус не так прост.
Не глупи. Если это и фокус - он твой, меня здесь нет, Шерлок. Я мертва, и мой прах похоронен.
- Из-за меня.
Она согласилась мгновенно, с легкой усмешкой, разве что не подмигивая. Фокус удался; хороша шутка, правда же?
А теперь ты пытаешься убить себя, но так вяло, что я в сомнении. Ты пытаешься наказать человека, причинившего боль твоему другу, или просто не продумал план до конца? Ну, прости, прости, пожалуйста! Не обижайся. Расскажи мне. Давай, Шерлок, ты же знаешь: мне ты можешь доверять.
* * *
- В конце концов, - сказал Шерлок, - если я успею умереть, это будет попросту справедливо.
Нет. Не допускай мысли, что это не сработает. Джон придет. Ты знаешь его; может, ты не разбираешься в человеческой натуре, но если есть что-то, что тебе точно известно, вот оно: Джон будет там.
Да, Шерлок. Правда, он может опоздать, его могут задержать пробки, люди Смита, твой сверхопекающий брат. Или он может решить идти медленно, не торопясь поднимется по лестнице и без охоты постучит в дверь, когда твое сердце, дорогуша, стучать уже перестанет. Джону не привыкать приходить слишком поздно, не так ли?
Но мистер Холмс, определенно, готов к подобному повороту событий. Посмотрите на него; взгляните же. Он совсем не прочь быть наказанным.
О, Шерлок, бедняга, ты так устал. Готов был двигать горы, но стоило Джону выпнуть псину на мороз, и ты уже покорен судьбе.
Он распахнул глаза, моргнул, прогоняя хищно застывшие образы, но лишь зря потратил усилия: рядом не было никого. Только тени шелестели в углах, сотрясая шторы и кривую клинопись нот на ветхой бумаге. Он мог поклясться: только что звучал этот голос, ненавистный глас безумца, напевающего не в лад.
- Это Чертоги или вы галлюцинируете? - тихо спросили из теней. Голос без радости или удивления, безжизненный, от него заметалась пыль в воздухе и затрепетали листья плакучих ив над могилой. - Вы знаете правду или уже забыли, что это такое?
- Женщина, вознамерившаяся лишить себя жизни, находит смелость говорить о правде, - парировал он. - Почему вам нужно смириться со смертью раньше, чем с честностью?
Лицо ее дрогнуло: то ли в улыбке приподнялись губы, то ли непреходящая тоска на мгновение сменилась разочарованием. Шерлок дрогнул тоже. И в узнавании - уж он-то знал, помнил еще... - и в отвращении к самому себе.
- Простите, - сказал он. Отвернулся, не в силах вынести понимание в ее глазах; выругался, почувствовав колючее в отяжелевшем теле.
- Конечно, прощаю, - мягко сказала Фэйт из-за его спины; бог весть, как оказалась там - он уже ничему не удивлялся. - Если вы пообещаете мне, что спросите об этом его.
- Как я могу? Что бы я ни сказал, я всегда делал только хуже. Джону не нужна прямота. Я уже не знаю, что ему нужно.
- Вы были терпеливы столько лет. Осталось так мало, и вы сдаетесь? Неужели вы уступите Калвертону Смиту, лишь бы не потревожить Джона Ватсона?
Он застонал, откидываясь в кресле, и закрыл глаза. Ее рука непрошенным прохладным прикосновением скользнула по векам, и подумалось: к черту, к черту, я уже ничего не знаю и ничего не могу, я не могу даже прогнать эту настойчивую тень, о, оставьте же меня в покое, наконец!
Каркнул Ворон: "Никогда"!
- Чертоги, - проговорил он вяло. - Метод визуализации дает сбой, когда химический дисбаланс не позволяет правильно использовать мнемонические приемы, и техника эйдетизма... выходит из-под контроля. Зрительные образы становятся навязчивыми... Фосфены, галлюцинации... называйте как угодно.
Цена гениальности? Нет, уже уплачена. Всего лишь последствия его собственной глупости.
- Я не могу обещать, - решившись, продолжил он. - Я готов пойти до конца, и все уже подготовлено, машина завертелась. Может быть, потом, если он все же простит меня... тогда я скажу. Но не требуйте большего.
- Я требую только одного, - ответила Фэйт, ее пальцы зарылись в волосы Шерлока, и кожу закололо, запекло.
- Чего же?
Спасите Джона Ватсона.
* * *
Он рывком сел, продираясь сквозь нахлынувшую темноту и сырость в легких. Отвратительный липкий озноб дрожал в захолодевших мышцах, и вода заливала глаза. Рядом топтался Уиггинс, смотрел со страхом и презрением, уж было готовый колоть адреналин. Шерлок откашлялся, смахнул с глаз мокрые волосы.
- Сколько? - прохрипел он.
- Понятия не имею. Час ночи, сами мне скажите, сэр!
Он попытался оценить, но даже навскидку сообразить не мог. До Уиггинса дошло; выразительно закатывая глаза, он вздернул Шерлока на ноги, швырнул полотенце и показал куда-то на ванную и спальню. Мол, откачать откачал, а дальше ты сам, твоя милость.
- Спасибо, - сказал Шерлок. И понял, что вот этим напугал Уиггинса по-настоящему.
Спустя вечность и бесконечные футы пространства - дом миссис Хадсон нравился Шерлоку, обычно, своей лабиринтообразной непредсказуемостью, но не в этот раз, - он свернулся среди одеял и устало уткнулся в подушку. Не отпускало; в голове вертелось эхо голосов, и вспыхивали ожоги, оставленные прикосновениями призраков.
- Я справлюсь, - беззвучно прошептал он. - Мэри, вот увидишь...
Никого не было рядом, чтобы ответить; думая об этом, Шерлок проваливался в тяжелую, беспокойную дрему. Там шелестели плакучие ивы и мерцала, текла над неподвижной водой мелодия: то ли свадебный вальс, то ли далекий перезвон колоколов.