Детство Иных: Дозоры, AU с учетом 1-6 книг, гендерсвап

Когда Эдгар впервые упомянул планы ядерного удара, Анна списала это на временное
помутнение. Когда Пресветлый Гесер всерьёз поддержал инициативу, она сорвалась.
———
Вселенная, в которой Антон рождается Анной, а мелкие несостыковки и оговорки
складываются в картину лжи ценой в жизнь.

Предупреждения.

Предупреждения: гендерсвап, депрессия, смерть главного персонажа, канонная жестокость, персонажи из чужих романов серии (Людвиг Кюхбауэр, он же Дункель, и Хена - он, впрочем, появился в Шестом дозоре), в некотором роде петля времени, манипуляции с памятью.

Детство Иных

Глава 1. Вопрос веры

Хорошо, подумалось мне невпопад, что инквизиторы разогнали пассажиров по местам.
В нашем купе, просторном и чистом насколько подобает купе штабного вагона, было все-таки не уместиться собравшейся на планерку толпе. Эдгар и его трое коллег, я и Костя, Гесер, Завулон: даже пожертвовав достоинством и частично разместившись на верхних полках мы бы задохнулись. Так что планерку проводили в вагоне-ресторане, чистом и нарядном как на заказ.
Я представила себе, что от этого места останется меньше чем через два дня. Дымящиеся радиоактивные угли – если повезет. Выжженное дотла пятно на первом слое, светящаяся стеклянистая гладь – на четвертом… ни тени, ни эха.
Где сейчас стою я, завтра будет стоять слегка поддатый бизнесмен, веселая официантка или наконец-то уложившая ребенка и пошедшая прогуляться молодая мать.
Сколько детей ехало в этом поезде?
Какое чудовищное жертвоприношение… ради чего?
- Да пойми же ты, наконец, - раздраженно сорвался шеф, - нет у нас другого выхода! Мы все проверили, все вероятности просчитали. Думаешь, иначе я согласился бы? Веришь – смог бы?
В горле у меня пересохло.
- Я верю, - сказала я тихо, - что пять лет назад вы могли прийти к Светлане сразу, как только ее обнаружили. Не издеваться над Егором, не жертвовать людьми, убитыми вампирами, не рисковать всей Москвой.
Стало тихо. Даже перестук колес и ритмичный дребезжащий лязг ложечки в стакане из-под чая зазвучали глуше, отдалились.
Сумрак близко...
Я отвела взгляд от прыгающей ложечки и посмотрела на шефа. Лицо у него было холодное.
- Не могу осуждать вас за желание спасти Ольгу, - сказала я. – Не могу! Я сама не лучше… я тоже – Светлая. И тоже умею – и лгать, и смиряться, и на людей смотреть, как на скотину. Надо – будем строить самые лучшие, самые чистые загоны… Надо – вырежем, как свиней!
Гесер молчал.
Как тихо… Как холодно.
- Пятьсот человек, - прошептала я. – Что такое эти люди против миллиардной армии Иных? Кто они, когда на кону – всемогущество? Абсолютная сила? Или близкий человек, которому больше не нужно умирать у тебя на глазах; твой ребенок?
Он стиснул зубы. Никто не вмешивался – ни помрачневший Эдгар, ни его подчиненные, выглядевшие, словно хотели бы оказаться где угодно еще. На удивление, молчал Завулон – сунув руки в карманы брюк, он разглядывал меня с сочувственной усмешкой.
Шеф, наконец, пришел к какому-то выводу и с глубоким вздохом отвернулся.
- Тебе лучше сойти с этого поезда, Анна, - посоветовал он. Не думаю, что хоть кто-то не понял, что это был приказ.
Мне вдруг стало смешно. От формулировки, выбранной Гесером, от его веры, что я подчинюсь. От себя самой.
При наличии черного цвета серый считается белым, сказала я шефу совсем недавно.
Сколько же раз надо ошибиться, сколько раз упасть, чтобы понять – не в цвете дело? Не в том, кем мы себя называем, не в том, чьи флаги выбираем нести.
Меня учили, что нельзя заключать соглашения – у них всегда найдутся неприятные последствия.
Меня учили, что свет – это свобода от себя.
Я всегда была плохой ученицей: все принимала на веру. А затем оказывалось, что незыблемые законы мироздания – это всего лишь статья в местном уставе, написанном, чтобы проще было управлять мелкими сошками в конторе, винтиками в сложной системе Дозоров и Инквизиции.
- Не могу, - сказала я Гесеру. Пожала плечами на его недоуменный взгляд. – Я останусь.
- Поезд будет уничтожен, - ответил он. – Тебе необязательно оставаться. Ты можешь уйти прямо сейчас, я открою портал в Москву… Это наше решение, ты не имеешь с ним ничего общего, - заверил он успокаивающе, как будто мне нужно было лишь немного участия, капелька веры, что это – не моя вина.
Завулон перестал улыбаться.
- Вы не поняли, Борис Игнатьевич, - сказала я мягко. – Я останусь – сколько будет нужно, чтобы этот поезд благополучно доехал.
Я думала, он удивится или, может, даже занервничает. Это было бы глупым ходом – ставить на кон собственную жизнь. Даже если ты лучший оперативник Дозора, даже если ты подруга Великой Волшебницы и почетная тетя ее дочери-Абсолютной; если ты Светлая дозорная, значит, твоя жизнь уже отдана.
Но, все-таки, когда-то я была его ученицей…
Гесер разочарованно качал головой.
- Ты же умрешь, - сказал он. – Бомбу все равно сбросят, и у тебя не хватит сил ни спасти людей, ни защититься самой. Опомнись, девочка, от тебя не останется даже тени в сумраке, но ты так никому и не поможешь.
Когда-то я называла его учителем… уважала его, чуточку боготворила и даже немножко любила. Той любовью, которой только и может ребенок любить наставника: взрослого, мудрого, непостижимого.
Непогрешимого.
Но все дети вырастают – если только их не убить.
- Что ж теперь, - пробормотала я. Но когда выхода нет, делают новый.
Как тихо, как холодно. Как страшно!
Завулон, Эдгар и один из Светлых инквизиторов ударили одновременно. Наверное, они уже видели такое: как срывается Светлый маг. Может, помнили Светлану, атаковавшую Зеркало. Я легко погасила файербол Светлого, удивительно милосердный «опиум» Завулона скользнул по моей защите и ушел в стену. Эдгар ударил «прессом», но в нем было столько силы, что в первую секунду я едва удержалась. Затем к Эдгару присоединились остальные инквизиторы.
Наверное, я не должна была устоять. «Пресс» давил на меня многотонной махиной, рос и тяжелел, становилось нечем дышать, - но я держала, даже когда мир начал выцветать вокруг.
Краем глаза я видела, как Завулон плетет что-то хитрое и мощное – ох, не поздоровится мне… если выживу… - но смотрела на Гесера. Он стоял, колеблясь, с поднятой рукой, я почти видела собирающую в ладони Силу, – но он медлил.
- Остановись, Анна, - попросил он. – Не губи себя.
Я сжала левую руку в кулак.
До сих пор я не атаковала сама. Но надо же начинать? Всё это уже длилось ненормально долго.
Первым хрустнуло тонкое кольцо из розового кварца. Заключённый в нем «фриз» накрыл Светлого инквизитора: маг застыл, держа руку на плече Эдгара, прервалась цепочка Силы и «пресс» развалился, как раскалывается бетонная плита. Меня чуть не свалила с ног отдача, но инквизиторам пришлось еще хуже.
Затем нагрелся серебряный браслет-цепочка. Над браслетом мы работали с Олей, применять его сейчас было почти стыдно… Браслет распался на отдельные звенья, и в вагоне резко похолодало – выпущенная на волю, взметнулась волна ледяного крошева, забивающегося в каждую щель, оседающего на одежде и вмерзающего в кожу. Простое, старое заклятье, почти никогда не используемое в бою… поразительно эффективное в тридцатипятиградусную влажную жару.
К сожалению, Гесер погасил его за каких-то десять секунд. За это время я усыпила двух Темных инквизиторов и подпалила Эдгару пиджак.
Все это было так же зрелищно, как и бессмысленно. В любую секунду им надоест играться. И меня развоплотят, а поезд взорвут все равно…
В этот момент Завулон атаковал всерьез.
Я видела заклятье словно в замедленной съемке. Медленно разворачивающееся пылающее кольцо, растущая волна огня и темноты, ползущая ко мне сквозь ставший вязким воздух.
Технически, это не была «плеть Шааба», лишь что-то очень похожее. Но мне как наяву вспомнился вечер в теле Ольги, паника и боль, бьющий в полуметре огненный хлыст. И голос Гесера: это полностью операция Ночного Дозора…
Что-то дрогнуло, словно лопнул невидимый барьер.
Глядя, как ближе и ближе подползает огонь, я подняла руку навстречу. Никаких заклятий – я не знаю подходящих щитов, не вспомню сейчас ни жестов, ни инкантаций… - голая Сила, слепая энергия. Возможно, это все, что у меня осталось. Возможно, сейчас я умру.
Огонь лизнул мои пальцы и остановился. Я чувствовала растущий жар, давление – словно раскаленный «пресс», словно удерживать руками взрыв.
И вдруг огонь опал, и все прекратилось.
Гесер и Завулон смотрели на меня с одинаково вытянувшимися от удивления лицами. Эдгар вполголоса выматерился и покачал головой, глядя то на Великих, то на меня. Рубашка на нем промокла от пота.
- Остановись, - сказал он, тяжело дыша. – Остановись сейчас, и Инквизиция не выдвинет обвинений.
Завулон медленно моргнул и шагнул назад.
- Поддерживаю, - пробормотал он, - от имени Дневного Дозора.
Уж не знаю, о чем они сейчас думали. Не хочу знать… понимать их – не хочу!
- А поезд?
Эдгар вздохнул с сожалением.
- Если убийца и «Фуаран» не будут найдены до часа «икс»…
- Ну тогда, - прошептала я, - поверь, что мне жаль.
- Мне тоже, - ответил Эдгар мрачно. Что-то треснуло у него в руках. – Ты уж прости.
Я не видела его атаку – слишком мощный амулет, слишком много энергии выплеснулось в Сумрак. Что могла, я вложила в «щит мага», самое простое защитное заклинание, - но знала, что не успеваю.
Передо мной развернулось мерцающее синее полотнище – и только когда заклятье Эдгара рассыпалось в нем безвредными искрами, я поняла, что оно не было частью атаки.
- Костя?! – воскликнул Эдгар.
Я развернулась так быстро, что едва не упала. Я не могла поверить, что забыла о нем, бывшем здесь с самого начала.
Костя взглянул на Эдгара, на меня и, наконец, на собственную протянутую к синему щиту руку. Огорченно и раздосадованно фыркнул.
- Неловко вышло, - пробурчал он. И вдруг подмигнул мне. – Но, полагаю, бомбардировка мирного населения отменяется, да, шеф?
- Полагаю, - кисло сказал Завулон, - что это так.
- Да как так-то, - растерянно произнес Эдгар. – Костя, что же ты…
Я ненадолго прикрыла глаза, не понимая, о чем они говорят. Слова Кости звенели у меня в голове, будто поставленные на повтор.
Это все шок. Дрожь во всем теле, грохот пульса в ушах, дезориентация – чистый шок. Я только что сражалась насмерть. Я почему-то все еще жива. И все эти люди – если верить Завулону, они не умрут.
Я только не могла понять, при чем тут Костя. Мозг словно увяз в смоле и отказывался работать как должен.
- …отказалась сдаться, - резко сказал Эдгар.
- …думаю, смягчающие обстоятельства…
Слабый бриз коснулся моего лица, и я открыла глаза. Костя, стоявший в паре шагов от меня, улыбнулся.
- Анка, - сказал он – старое, можно сказать детское, прозвище. Сколько лет он уже меня так не звал? – Анка, ты как, живая?
Я моргнула.
- Живее тебя, мышонок.
Он надул губы, как делал подростком.
Как же сильно я устала…
- Иди сюда, Анка, - нежно сказал он.
Кто-то говорил у меня за спиной – Эдгар? Гесер? Но их голоса сливались в одно. Серый шум, скрипучий и неприятный. Голос Кости по сравнению с ним был как музыка.
- Иди сюда, - прошептал он.
Какие темные у него глаза.
- Спи, - сказал Костя.


Глава 2. Фигуры за доской

Поезд катил дальше, словно не было ничего.
Собственно, оставаться в поезде особого смысла не было. Обстановка сильно не пострадала, никто не умер, подозреваемый нашёлся и был он не из числа пассажиров. Из поезда нельзя было даже отследить Книгу – паршивец-Костя испепелил записку Арины, пока все отвлеклись на Городецкую. Хотя была вероятность, что это было завулоново проклятие, но Эдгар знал лучше, чем предполагать подобное вслух.
Но можно было посидеть и собраться с мыслями. Эдгар все никак не мог поверить увиденному, да и реальность произошедшего в целом не спешила укладываться в голове.
Понятно и то, что Городецкая сорвалась, осознав, что сценарий с бомбардировкой одобрен, и относительное бездействие Гесера. Всетемнейший Завулон мог ученика и в посмешище превратить, и пожертвовать на неблагое дело во мгновение ока, но даже он пытался Городецкую сначала усыпить, словно не получил шанс раскатать сильную Светлую волшебницу и личного врага в мелкую пыль совершенно безнаказанно.
Но кто же знал, что она сильна настолько?
Эдгар понимал, конечно, что вторым рангом Анна Городецкая оставалась только на бумаге. Не заходят Иные второго уровня на третий слой так легко, если не обвешаны амулетами Инквизиции, в этом он убеждался лично. И не стоят они на четвёртом слое с таким видом, словно не тянет он жилы, не сушит кровь…
Но одно дело было работать вместе с первоуровневой Светлой. Другое – драться с ней же насмерть и понимать, задним в общем-то числом, что наблюдаешь выход из категорий и тебя сейчас испепелят. Или заморозят. Но убьют – наверняка.
И затем – Костя.
Сдавшись, Эдгар повернулся к задумавшемуся над стаканом дрянного чая Гесеру.
- Я все пытаюсь соотнести уровень сил, - сказал он. – Неделю назад, в «Ассоли»… Анна была еще на втором уровне? Или уже на первом?
- На втором, - не сомневаясь ответил Гесер. – Я лично ставил ей маскировку. На первый она поднялась во время вашей погони за Ариной.
Эдгар кивнул.
- Там был… инцидент. Уж не знаю, в курсе ли вы… мы с покойным, - подчеркнул он, - Витезславом зашли к начальнику службы безопасности комплекса…
- Ах да, - с иронией сказал Гесер. – Этот инцидент. Да, понимаю, - он вздохнул, отодвинул стакан и выпрямился. – Молодая волшебница второго уровня, лишенная возможности колдовать, и слетевший с катушек Высший вампир трехсот лет от роду – и ни крови, ни шуму.
- Так-так, - сказал Завулон, появляясь у Эдгара из-за спины. – Не хотелось бы порочить память покойного, но как Городецкая уцелела?
- Хорошие рефлексы? – предположил Эдгар. – Она ушла из-под двух прямых атак, направленных на угнетение сознания и подавление воли, и затем приказала выйти из Сумрака именем Дозора, глядя Витезславу в… лицо, когда он готовился напасть физически.
Гесер задумчиво побарабанил пальцами по столу.
- Высший вампир, - пробормотал он. – Взрослая особь, сытая, на грани морфинга. Да, пожалуй, сравнение уместно.
- С нынешней ситуацией? – с любопытством уточнил Завулон. – Думаешь, есть сходство?
- Ну, - сказал Эдгар, - начнем с волшебницы. Та же Иная, почти то же время. Был уровень второй с претензией на первый, стал Высший… - он содрогнулся, заново переживая тот судьбоносный момент. – Силы израсходованы в бою, но настрой тот же. Что изменилось?
- Она впала в ступор после боя, - сказал Гесер.
- Она не воспринимала Саушкина как угрозу, - одновременно сказал Завулон и покосился на Гесера. – Допускаю! Допускаю, что потому, что была в ступоре. Но твердо убежден: шок наступил после того, как была устранена причина для сражения, то есть…
- То есть угроза человеческим жизням, - нетерпеливо прервал Гесер. – Ты не можешь позлорадствовать потом?
Завулон радостно оскалился в ответ.
- Господа! – взмолился Эдгар. – Вернемся к нашим ослам… то есть баранам… тьфу. Ну хорошо, она была дезориентирована. Но она же ненавидит вампиров?
- Страстно! – подтвердил Завулон. Гесер насупился, но согласно кивнул. – Вот только Саушкины – ее соседи по подъезду, она знала Костеньку двенадцатилетним мальчишкой, когда сама еще была человеком.
Эдгар моргнул. Быстро посчитал в голове.
- Я думал, она была замечена на учебном занятии по выявлению скрытых Иных ранней весной девяносто третьего? Лично вами, уважаемый Гесер?
Гесер в ответ хмыкнул и посмотрел на Завулона. Тот скривился, как лимон прожевал.
- Сказать честно, - произнес Гесер, - я сначала заметил барьер…
Завулон скривился еще гаже.
- Да-да. Признаю, моя недоработка. Не ждал я от тебя такой подлости, Борис!
Эдгар решил не копаться в этом глубже. Меньше знаешь – дольше проживешь, как говорили когда-то в Дозоре.
- Ну, хорошо, - повторил он. – Невзирая на легендарную ненависть к вампирам, Светлая Городецкая поддерживает дружеские отношения с отдельно взятой семьей, настолько доверительные, что в пылу боя не замечает одного из них у себя за спиной, а затем поддается его Зову без единой попытки воспротивиться, хотя любого другого развеяла бы в прах на месте за одну только мысль. Гесер, как вы это допустили?!
- Никак, - мрачно ответил Гесер. – Поверьте, господин Инквизитор, - добавил он саркастично, - Ночной Дозор, и не только я лично, проделал колоссальную работу надо отношением Городецкой к низшим Иным и к Темным вообще. Успешно, прошу заметить! Но, к сожалению, не в случае с Константином Саушкиным.
- Все не настолько безоблачно, - задумчиво признал Завулон. – Однако я соглашусь, Городецкая – единственная Иная, кого Костя сейчас подпустил бы к себе на расстояние удара.
- Но она уже с ним, - сказал Эдгар. – Только что вышедшая из категорий, в состоянии нервного срыва, обессиленная и взятая под контроль. В компании книги «Фуаран», полные возможности которой никому не известны. Я что-нибудь упустил?
- Я думаю, нет, - беспечно сказал Завулон. – Вы, господин Инквизитор, с замечательной точностью описали лужу, в которой мы сидим.
Гесер вздохнул.
- Я уже предупредил Светлану, они с Надей под защитой. Однако, она внесла интересное предложение. – Он помедлил, скорее размышляя, чем ради драматического эффекта. – Вы не вполне правы насчет Книги, Эдгар. В конце концов, она много лет находилась в руках ведьмы Арины. Как вы думаете, что она захочет в обмен за помощь?
Эдгар скривился, но вздохнул и кивнул.
- Я свяжусь с начальством, - согласился он неохотно. – А у вас нет предварительного списка требований? Знаете, исключительно для ускорения процедуры?
Наверное, если бы Гесер считал, что ему это сойдёт с рук, он все-таки испепелил бы Эдгара взглядом.
- Ну, нет так нет, - сказал Эдгар. – Жалко.
Завулон рассмеялся и хлопнул его по плечу.
- Хорошая попытка, - сказал он одобрительно. – Ну, а когда ты наконец свяжешься с Людвигом, обсуди заодно положение Городецкой. Она хорошая девочка, не хотелось бы потерять ее из-за такой ерунды.
Эдгар покрутил в уме идею, что Великий Темный мог рассматривать Анну Городецкую не как заклятого врага или надоедливую муху, что было главными версиями в обществе, но скорее… внештатного сотрудника? Потенциального рекрута? Очень дорогую фигуру в очень долгой игре?
Потом он вспомнил собственный опыт и внутренне посмеялся. Скорее, Завулон был психом достаточно, чтобы Анна ему искренне нравилась.


Глава 3. Устаревшие вещи и взгляды

Несколько часов спустя они были в Саратове, в наспех арендованном конференц-зале сетевой гостиницы. Эдгар даже смутно порадовался: цивилизация постепенно занимала позиции в России, зал оказалось возможно снять, просто расплатившись обменянной тут же валютой, и не пришлось заморачивать людей и отводить глаза. Потом он так же смутно удивился своей радости.
Заработался, подумал он, вот уже как Городецкая рассуждаю.
«Положение Городецкой», меж тем, оставалось хуже некуда. С одной стороны, основательно задерганное и немало униженное руководство уперлось рогом и приказало арестовать девчонку при первой возможности, а не выйдет - развоплотить. Так, конечно, и поступали с вышедшими из-под контроля Иными, и нечего было Эдгару мучиться несвоевременным чувством вины…
И все же Городецкая была особенной. Заноза в боку, заносчивая, самоуверенная, развешивающая ярлыки словно кладовщик-инвентаризатор, но – своя в доску! Иногда хотелось перепроверить, а точно ли она Светлая.
С другой стороны, неизвестно было, жива ли она еще? А если жива, как утверждали оба Гесер и Завулон, то в своем ли уме? Остается с Саушкиным добровольно или под принуждением; привел ли он ее в себя или вполне логично рассудил, что от бессознательного заложника вреда меньше? Он был все же очень умен, хладнокровен и умен, несмотря на свою репутацию любителя Светлых и консервированной крови…
Маленькая, подленькая и человечная часть его сознания прошептала: может, Саушкин забрал ее, чтобы защитить. Может, ей лучше сейчас в его руках, этого славного юноши, проголосовавшего «против».
Он осмотрел конференц-зал: в центре сидела с Оскаром ведьма Арина, - сложив руки одна на другую, с почти благочестивым лицом она отвечала на вопросы и нет-нет улыбалась кокетливо. Старая карга… В дальнем же углу сидела, обнимая спящую дочь, Светлана Назарова. На ее бледном и бесстрастном лице горели светлые глаза, словно августовские звезды, - полные неожиданной ненависти, направленные в спину разговаривающему по мобильному Гесеру.
Спасибо Завулону, Назарова так и не стала Тепловой, хотя успела понести от незадачливого бывшего жениха. Но ни любовная драма, ни скандал с уходом из Дозора не повлияли на ее странную связь с Городецкой.
- Мама?
Он моргнул и отметил, как стихли все в комнате, когда девочка на руках Назаровой повернулась и открыла сонные глазки.
- Мама, а тетя Анни вечером придет? Если придет, нам нужно малиновый пирог.
Светлана спокойно улыбнулась дочери, хотя от нее повеяло тревогой, тут же замаскированной.
- Малиновый пирог – для болеющих, - сказала она непререкаемо. – Разве тетя Анни болеет?
Маленькая Абсолютная – неинициированная, напомнил себе Эдгар, но Тьма и Свет, до чего могущественная! – нахмурилась и выпятила нижнюю губу.
- Нет… - сказала неуверенно. – Но она очень грустная, мама, очень-очень! Грустить – это же как болеть?
Светлана – врач, целитель, Светлая Иная и очень встревоженный человек – продержалась секунд десять.
- Да, - вздохнула она. – А что, Надюш, только пирог поможет? Как думаешь?
Надя насупилась по-новой. Затаив дыхание со всей комнатой, Эдгар ждал ее вердикт, как грешник ждет слово апостола. В каком-то смысле, так и было, подумал он цинично, заметив зачарованный взгляд Завулона.
- Нет, - сказала Надя, скуксилась и спрятала лицо в маминых волосах. – Хочу домой.
И замолчала насовсем.

На космодром Байконур их перебросили порталом вместе с Хеной и свежими оперативниками. Операционный зал встретил группу суетой, смятением и гвалтом, но не боевыми заклятиями. Ауры людей цвели непониманием, тревогой, злостью, все были сбиты с толку и слегка безумны, и Эдгар легко узнал картину толпы, недавно бывшей под мощным Темным контролем. Вампирским контролем, дополнил он, обозревая укусы и признаки кровопотери, но еще, конечно, фиксируя пепельные следы в сумраке, остатки вампирьей тропы. А где же виновник?
- Анна, - выдохнул Гесер, такой же напряженный и злой, и тут Эдгар увидел ее тоже.
Она стояла в стороне от общего переполоха, слегка опираясь на огибающий небольшой балкончик поручень, спиной к новоприбывшим. И ее аура… Режущий глаза свет Высшей померк, выцвел в призрачный молочный туман, в котором медленно загорались и гасли полосы серебра, нежно-голубого, алебастрово-белого и прозрачного, лучистого золота. Откуда у Городецкой были силы стоять, Эдгар не понимал. Такие ауры он видел только на войне, у Светлых, потерявших все. Мало кто из них выжил.
Она оглянулась, и Эдгар удивился, насколько собранной и спокойной она выглядела снаружи.
- Это вы – Хена? – спросила она мягко.
К удивлению Эдгара, тот ответил полупоклоном.
- Анна Городецкая, Высшая Светлая волшебница, - произнес он затем официально. – Вы под арестом и предстанете перед Трибуналом по обвинению в нарушении Договора, нападении на сотрудников Инквизиции и пособничестве Высшему вампиру Константину Саушкину. Принимая во внимание ваш уровень сил, было решено подвергнуть вас воздействию амулета, агрессивно реагирующего на любое творимое колдовство, и я прошу снять все щиты и прекратить действие заклинаний с этой секунды и до тех пор, пока не будет дозволено обратное.
Откуда-то из складок формальной робы он извлек длинную ленту меха – амулет, - и Эдгар услышал резкий вдох Завулона и даже сердитый - Гесера.
- Старший Хена, я протестую, - заговорил Гесер торопливо, - Кота Шрёдингера перестали применять больше пятидесяти лет назад, и действия моей сотрудницы никак не могут…
- Я увольняюсь, - буднично заметила Городецкая, и Гесер онемело всплеснул руками.
Хена – кот он и есть кот! – воспользовался этой секундой, чтобы скользнуть к Городецкой, набросить артефакт ей на шею и отойти, невозмутимо, словно и не двигался с места. Если бы не взметнувшаяся к пушистой удавке рука Городецкой, шатнувшейся к поручню, Эдгар бы не сразу сообразил, что произошло.
- Теперь отвечайте, - приказал Хена, - где Саушкин?
- Мертв, - прошептала Городецкая. Она безотрывно смотрела Хене в глаза, и Эдгар осознал, что тот пользуется ее неспособностью закрыться от дознания, выуживает информацию по горячим следам. Что значит опыт, позавидовал он мимолетно. А Городецкая продолжала: - Открыл портал на станцию, но там нет… Силы. Человечества, чтобы дать ее.
Хена сощурился.
- Зачем ему станция?
- Обзор, - выдохнула она. – Чтобы как можно больше людей попало под заклинание Фуаран – все человечество.
- Где Книга?
- У него. Надеюсь, сгорит в атмосфере, - добавила она своевольно. Мрачное торжество промелькнуло в ее взгляде.
Хена кивнул, отчего-то не раздражаясь. Эдгар вдохнул-выдохнул и решил взять пример с товарища. Нехорошо бить задержанных из-за личных разногласий, нынче это дурной тон…
- Какие заклятья Саушкин применил лично к вам?
- «Зов» в поезде. Больше – не знаю.
Гесер пробормотал что-то нелестное у Эдгара за спиной, и мысленно он невольно согласился. Хотя скорее всего у них были разные причины нервничать.
Хена оглянулся на них коротко, но по его лицу было ничего не понять.
- Почему вы связались с инквизицией после ухода Саушкина?
Городецкая моргнула, глядя с усталым удивлением. Она не ответила вслух, но что-то Хена, видимо, уловил, поскольку кивнул и отпустил ее взмахом руки. Пока она переводила дыхание, Хена повернулся к Эдгару.
- Я возвращаюсь в Управление. Попробуем отследить Книгу на орбите. А вы с Максимом наведите здесь порядок и доложите в Прагу.
Поклонившись на прощание Великим, он взял Городецкую под руку и открыл портал.


Глава 4. Вопрос власти

Меня поймали на выходе из портала. На разум словно набросили тяжелое непрозрачное покрывало, как на клетку певчей птицы. Мир дрожал и кренился, и я не знала, открыты ли мои глаза, окружают ли меня темнота или небытие.
Реальность возвращалась по кускам, почти как вспоминается сон: холод стального стола под яркими лампами; руки, снимающие с меня одежду и украшения, выпутывающие зачарованные гребни из волос. Впивающийся в локоть клюв катетера. Высокий светлый потолок, старомодное бра над прикроватным столиком, стакан воды.
Это была просторная комната, похожая на спальню в дорогом гостиничном номере: кремовые с позолотой обои, хрустальные светильники, кровать с высоким изголовьем, парными столиками по бокам и вельветовым пуфом в изножье. Разве что без окон, даже спрятанных за гардинами.
Меня переодели в мягкий спортивный костюм, не оставив ничего своего, и уложили поверх дорогих покрывал. Единственное, что осталось прежним, это меховая лента на шее. Исчез даже бесцветный лак с ногтей.
Когда вошел Максим, я изучала пластырь, закрывающий след от катетера. Инквизитор не удивился, найдя меня проснувшейся, как и я не удивилась, увидев именно его.
- Глюкоза и седативные, - сказал Максим. – Ты проспала два дня в медицинском отделе.
Он изменился. Максим-Дикарь отправил бы меня в больницу, но не озаботился объяснениями. Я кивнула, опуская руку с повязкой.
- Тело Константина Саушкина, - продолжил он мягко и серьезно, - сгорело в атмосфере спустя сутки после его прыжка на орбиту. «Фуаран» сгорела вместе с ним.
Мне было пусто и холодно.
Интересно, что думал Максим? О книге, написанной могучей ведьмой; и о том, что это вампир пытался осчастливить людей, превратив их в Иных всех, без разбору на Темных и Светлых, хороших и злых?
Темные… вечные идеалисты. Вечно жестокие счастливые дети…
- Я здесь, чтобы проводить тебя на заседание Трибунала, - сказал Максим.
У меня было время только на то, чтобы освежиться в современной и безликой ванной комнате, разобрать пальцами взбесившиеся кудри, и потом Максим повел меня по пустым роскошным коридорам – все камень, позолота и старинные люстры. Через двойные двери он провел меня за плечо в зал суда – каменную чашу с высокими окнами – и остался стоять рядом.
Я увидела почти весь цвет Москвы – все Высшие и первый-второй уровень Дозоров; на месте свидетелей Эдгар, Оскар, Света и почему-то Арина. И только обвинители и судьи – безликая масса в их одинаковых балахонах, неразличимая, когда не можешь взглянуть через Сумрак.
- Анна Сергеевна Городецкая, - произнес инквизитор во главе, и даже голос его я не узнавала, - Высшая Светлая волшебница, бывшая сотрудница московского Ночного Дозора, вы обвиняетесь в нарушении Великого Договора, в нападении на сотрудников Дозоров и Инквизиции и в пособничестве Абсолютному Тёмному Иному, Высшему вампиру Константину Саушкину, - повторил он обвинение Хены. – На предыдущем заседании Трибунала были приняты показания Великих Гесера и Завулона, а также Инквизитора второго ранга Эдгара, ответственного за операцию по поимке Саушкина и нахождению книги «Фуаран». Можете ли вы подтвердить, что вам неоднократно было предложено прекратить участие в операции и покинуть место действия?
- Да, - сказала я. Инквизитор кивнул.
- Действительно ли во время схватки, после того, как вы нейтрализовали проклятие Великого Завулона, Инквизитор Эдгар предложил вам сдаться в обмен на отсутствие обвинений, и вы отказались?
- Да, предложил, - сказала я, и Эдгар шевельнулся на своем месте. – Да, я отказалась – после уточнения его позиции по уничтожению поезда со всеми пассажирами, не успевшими сойти в установленный срок.
Тишина в зале стала ещё неуютнее. Все были, без сомнения, в курсе дела. Но никому не нравится слышать такие подробности лишний раз.
- Скажите, Городецкая, - с любопытством спросил Инквизитор, - вы в самом деле считали себя в состоянии победить в той схватке?
Краем глаза я увидела, как Гесер покачал головой, взглянув на меня со знакомым сожалением. Да, мы с ним вели похожие разговоры много раз… Я рассмеялась вслух.
- Нет, я не страдаю манией величия, - сказала я. – Гесер или Эдгар развоплотили бы меня, в лучшем случае. Но я надеялась, мы спугнем убийцу и он покинет поезд вместе с книгой. Или, хотя бы, что в процессе мы повредим состав достаточно сильно, чтобы он остановился в густонаселенном районе.
Инквизитор помедлил. Мне казалось, он совещается с коллегами, но без Силы это было просто предположение.
- Когда вы узнали, что преступником является Саушкин?
- После того, как он забрал меня с поезда. Примерно за полчаса до… - у меня перехватило дыхание, - до его прыжка на международную станцию.
- Это почти шестичасовое окно. Что вы делали в это время?
- Была без сознания, - призналась я. Такие вещи давно перестали меня смущать.
Он кивнул. Посмотрел на своих – я поняла, что в этот раз они действительно совещаются, даже, кажется, спорят.
- Светлая Городецкая, - объявил он, наконец, - ваши действия в поезде считаются направленными исключительно на защиту людей и не нарушающими Равновесие. Несмотря на то, что обычно нападение на сотрудников Инквизиции карается немедленной и окончательной смертью, мы обращаем внимание на нелетальный характер ваших заклинаний и факт дальнейшего сотрудничества и, с учетом формального прошения о помиловании, поданного Инквизитором Эдгаром, равно как и отсутствия претензий от глав обоих Дозоров, снимаем обвинения, касающиеся данной ситуации. Однако, - добавил он резко, успокаивая волнение в зале, - остается открытым третий пункт обвинения, и было озвучено мнение, что мы не можем обойтись обычным допросом. Ввиду чрезвычайной важности книги «Фуаран» и в надежде, что Анна Городецкая могла без ведома для себя засвидетельствовать творимое покойным Саушкиным посредством Книги волшебство, мы немедленно проведем ритуал по восстановлению ее воспоминаний. Попытки вмешаться в проведение ритуала будут наказаны лишением Силы.
Он шагнул вперед, к разделявшему нас возвышению, которому я первоначально не придала значения, и резким движением сдернул покрывающий его черный бархат. На свету вспыхнул пласт хрусталя, мутный и искрящийся, излучающий нездешний холод.
Максим, так тихо стоявший позади, перехватил меня отработанным движением, не помогли все мои нефритовые перстни, ни попытки вырваться грубой силой. И я не жалела сил, сколь мало их ни было.
Наверное, я была похожа на Лемешеву в Праге, которую воющей волокли на ритуал ревоплощения. Но я бы предпочла ревоплощение Плите Памяти в любой день.
С того вечера в «Магарадже» рассказ Гесера о процедуре выворотки памяти не оставлял мои кошмары надолго. Я знала ясно и без тени сомнений, что не переживу подобный ритуал. Сойду с ума в процессе или так никогда и не научусь воспринимать реальность заново? – но меня прежней не станет.
Меня уронили на ледяной хрусталь с такой силой, что полетели искры из глаз. Я еще сопротивлялась, а на моих руках затягивали ремни распятия, и магия Плиты уже давила, тяжелой росой оседала в воздухе.
- Нет, - сказала я. – Пожалуйста, нет…
Надо мной наклонился Максим: беспристрастный палач, мой безупречный Инквизитор. Он и сейчас не знал милосердия.


Глава 5. Безвременье и Тьма

Я рождаюсь. Не знаю, откуда мне известно, но я знаю.
Захлебываюсь водой, слизью и воздухом, свет режет глаза, ее руки ледяные и грубые и самые ласковые. Ее голубые глаза усталые и полны любви.

Я называю ее имя: мама. Она счастлива.

Я встаю, хватаясь за штанину на папиной ноге, бесконечной как тополиный ствол, и в одно мгновение его руки возносят меня вверх, к небу и солнцу.

Мне снится туман, и я просыпаюсь, плачу и пытаюсь спрятаться от рыскающих в ледяном полумраке монстров. Пытаюсь включить лампочку, но выключатель щелкает и щелкает, а света нет. Это что-то значит.
Я просыпаюсь, и один из монстров в моей комнате наяву. У него коротко стриженные волосы и старые-старые глаза, и он мой дедушка Артур. Его вижу только я, в комнате и во тьме своих снов.

Дедушка заплетает мне косу. Гребень в его руках поет, как ветер в проводах, и моя коса никогда не расплетается сама.

Моя бабушка умирает. Мне говорят, что она уехала очень далеко, но я знаю правду.
- Ты знаешь всю правду мира, - хвалит Артур.
- Я не знаю, что это, - возражаю я. – Я не знаю вещи, о которых думаю.

Я сгребаю сугроб из тополиного пуха. Мерзкого мягкого пышного пуха, забивающего нос и глаза, заставляющего маму кашлять все чаще. Я сгребаю сугроб и ищу по всем карманам: спичек нет. Забыла.
Я кричу и пинаюсь, и пух вспыхивает высоким белым огнем. Огонь – выше неба.
Артур выхватывает меня из огня, и я застываю. На следующий день тополя начинают вырубать во всем городе.

Зимой я лежу под тремя одеялами, обвязанная пуховым платком, от которого пахнет бабушкиной смертью и грудным эликсиром. Я не сплю: мне снятся туман и монстры. Артур играет для меня на старом расстроенном пианино.

Летом я бегу ему навстречу, размахивая портфелем в одной руке и венком из одуванчиков и диких тюльпанов в другой.

Мне снятся мамины остановившиеся глаза, и я просыпаюсь в слезах и щелкаю, щелкаю выключателем.
- Этого не будет, - клянется Артур и дарит мне язычок черного огня. Я просыпаюсь и зажигаю свет. Мама жива.

Кошмары становятся чаще и хуже. Иногда я грежу наяву.

Я лежу в дырявом брезентовом гамаке и гляжу на Артура снизу вверх. У мамы появились седые волоски, а папа начал жаловаться на погоду и боевые раны. Но Артур все тот же, вечный, старый и неизменный.
- Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала?
- Что будет завтра? – спрашивает он в ответ.
- Дождь, - говорю я.
Я поднимаю руки к небу и смотрю на Артура сквозь растопыренные пальцы. Завтра будет дождь. Артур – монстр из моих снов и мой дед. Мама не умрет от болезни.
Я не знаю, откуда я знаю.

Артур заплетает мне косу и садится играть на расстроенном пианино. Сегодня он напевает:
- Мне ваше имя – земное причастие… - И я смеюсь и пою партию королевы Анны в ответ.
Я боюсь, потому что однажды я велю Артуру уйти взаправду. Я боюсь, потому что он подчинится.

Я впервые целуюсь. Мы неловко обнимаемся в тени под школьной лестницей, у Вальки горячие руки и слюнявый рот, и мне стыдно и хочется ещё. На следующий день Артур кидает мне в лоб маленький пакетик, и я пытаюсь провалиться сквозь землю. Я никогда не видела презерватив, да еще и импортный, но я представляю, что это такое.
- Детка, - говорит Артур насмешливо, - в сексе нет ничего плохого, стыдного и неуместного, пока обе стороны осведомлены и согласны. Но иметь доступ к контрацепции и не пользоваться ею – глупость.
Это его самое ругательное ругательство. В его глазах простительно все, кроме глупости.
Я испепеляю Артура взглядом, но прячу презерватив в самый глубокий карман.
- У меня все равно не будет ребенка, - бурчу я.
Это не совсем правда. Мне снится ее лицо, светлые кудряшки, светлые глазенки. Но я никогда не зову ее дочерью, как Артур не зовет моего отца своим сыном.
Я даже не знаю ее имени. Я знаю только ее лицо и живущую в сердце надежду.

Учебный год заканчивается, и я получаю приглашение в Университет. Артур с удивлением рассматривает письмо.
- Москва… - бормочет он. – Значит, судьба.
- Судьба не постоянна.
- Судьба поливариантна, - говорит Артур. Или я? У меня начинает болеть голова.

Я помогаю сажать рябины. В моих снах я гуляю среди взрослых деревьев, под пылающими в тумане гроздьями ягод. Они цвета гнева.
Цвета гнева и огня в руках Артура. Он закрывает меня от кого-то: я не вижу ни лица, ни силуэта, но я знаю его голос. Это монстр из тумана; это сам туман. Он боится меня, как я боялась все эти годы.
- Не она, - шипит Артур. – Не моя Анна!
Они дерутся. Огонь и туман, тьма и дым. Сила против вечности. Я знаю, чем это закончится, хотя и не знаю, откуда. Артур падает к моим ногам: мой король, мой сторож, мой учитель, мой дед. Я вижу это так ясно, словно это уже случилось.
Артур падает к моим ногам.
Я отвожу от него взгляд. Я поднимаю голову и впервые смотрю своему страху в глаза.
- Мне жаль, - говорит он. У него яркие золотые глаза, но в остальном он – просто высокий юноша в светлом плаще, взъерошенный, с приятным лицом. Он мог бы назваться моим братом. – Я не могу выбирать.
- Все могут, - возражаю я. – Так и творится судьба. Каждый миг и каждый сделанный шаг.
- Ты творишь этот миг, - говорит мне туман. – Это твои шаги раздаются там, где раньше не было никого. И возникает тропа, а затем дорога. За тобой и за каждым пророком. Некоторые дороги ведут в Рим, а некоторые всего лишь огибают холмы. Но твоя дорога ведет в никуда нас всех.
- Я не пророк, - говорю я, как всегда говорю Артуру. – Я просто знаю вещи.
Он вглядывается в меня. Я не скрываю ни мысли.
- Пока еще это правда, - медленно соглашается он. Смотрит на Артура, и Артур поднимается. – Если ты хочешь спасти ее, пусть она станет Светлой.
Артур смотрит на меня, словно я умираю прямо сейчас.
- Я растил ее Темной все это время, - говорит он. – Не глупой жестокой ведьмой, не безмозглым суккубом, не полубезумным медиумом. Я растил свободную душу, величайшую Темную Иную. И ты говоришь мне убить ее самому, Тигр? Этого ты от меня ждешь?
Тигр смотрит на него без сочувствия.


Глава 6. Безвременье и Свет

Я переезжаю из студенческого общежития в крошечную квартиру. Это осенний сплин: нет красок, нет тепла, нет надежды. Я что-то потеряла.
Я не знаю, что.

В квартиру этажом выше въезжают Саушкины: муж-строитель, жена – она чем-то похожа на мою маму. У них сын-школьник: худой бледный пацан, умный не по годам, но стеснительный.
Его зовут Костя.
Мы быстро становимся не разлей вода. Он знает, когда мне грустно или я в беде. Я учу его компьютерной грамоте, помогаю с математикой и делюсь музыкальными дисками.

Однажды я бесцельно гуляю по Москве – это один из тех дней. Мне снится туман, снятся рдеющие гроздья рябины. В Москве среди слякоти и смога зима сменяется весной, и до рябины еще целая жизнь.
Я захожу в парикмахерскую и впервые коротко стригусь. Я иду по бульвару, мои кудри пляшут, прыгают на ходу, щекочут шею и уши, я покупаю мимозу, в наушниках кассетного плеера поет Цой.
Я пою вместе с ним: о бесконечной войне, но на самом деле – о бессмертной надежде.
Я вижу его: он стоит под навесом чайной через улицу. Он высокий, с коротко остриженными волосами и старым, старым, старым взглядом вечно печальных глаз.
Я не знаю, кто он.
- Анна! – окликают меня. Я оборачиваюсь и вижу незнакомца: не очень высокого, не очень молодого, улыбчивого человека в удобно изношенном костюме. За его спиной стоит группа людей, похожих и непохожих друг на друга словно туристы или очень давние коллеги. – Вы ведь Анна, я угадал?
Я трясу кудрями и улыбаюсь.
- Сегодня твой день, о великий мудрец, - говорю я, и его глаза расширяются, - я и впрямь Анна.

Я бросаю аспирантуру и диссертацию, к громкому огорчению Кости. Я становлюсь волшебницей, к его осторожной и нескрываемой радости.

Мне снится Сумрак, и я не боюсь его монстров.

Я начинаю убивать монстров, но заодно убиваю нашу дружбу. Я перестаю пытаться включить свет. Да и лампочка вывернута, чтобы не слепила глаза.

Я говорю:
- В тебе нет власти надо мной, Завулон, - и знаю, что ошиблась, назвала не то имя.
Но я не знаю, откуда я знаю.

Я шагаю по уровням Силы, как по ступенькам лестницы в доме Светланы.

«Плеть Шааба» бьет, промахиваясь на каких-то полметра, но я падаю и кричу от боли все равно. Этого удара не должно было случиться. Даже намеренно уведенного мимо.
- Это полностью операция Ночного Дозора, - говорит Гесер. Я захлебываюсь кровью, пролитой Максимом – идеальным Светлым, безупречным Инквизитором, моим будущим палачом.
- Это полностью операция Ночного Дозора, говорит Гесер в моих воспоминаниях, пока кольцо огня ползет через ставший вязким воздух.
Я открываю глаза в маленьком лазарете Дозора, наш доктор Иван проверяет и перепроверяет мои легкие. Столик у моей койки завален подарками, открытками и цветами. В отдельной вазе стоит огромная ветка рябины, усыпанная огненными ягодами.
Кто-то ведь консервировал, берег – и не пожалел на подарок выздоравливающей…
Я забираю ветку домой.

В свой первый визит Завулон таращится на ветку, как святой – на утконоса. Ветка рдеет.

Из моих рук бьет в небо радуга и падает вниз, вниз – на меня же. Я впервые вижу Завулона искренне испуганным.
Я не понимаю, чего он боится. Это просто «реморализация».
Под «реморализацией» я впервые за годы чувствую надежду. Я даже не знала, что потеряла ее.

Но я не знаю многих вещей. Я не знаю, когда стихнет шторм, что в следующий раз Света заговорит со мной только после ареста Игоря, что через два года я впервые увижу лицо Надежды наяву. Светлые кудряшки и светлые глазенки. Я никогда не смогу назвать ее дочерью, ее и никого другого.

У меня не будет ребенка.

Я ничего не говорю Витезславу и Эдгару. Не говорю Косте. Я не иду разговаривать с Гесером, но вместо этого звоню Оле и прошу ее «выйти из отпуска, пока шеф занят инициацией сына», а сама сажусь в служебный BMW и еду к Светлане.
Я стою на четвертом слое Сумрака и смотрю, как зарождается цвет. Слушаю самый первый звук – или самый последний? Я не знаю.

Я не знаю, что хочу услышать от Гесера.
Я не знаю, где искать «Фуаран».
Я не знаю, как спасти поезд.

Я открываю глаза и смотрю в грозовое небо, раскинувшееся над иссушенной степью. Костя усыпил меня. Поезд ушел. Они еще живы?
- Анка, - говорит Костя. – Анка, все в порядке, все хорошо, только не плачь, ладно? Пожалуйста, не плачь!
Нас только двое в бесконечной степи, и я плачу наяву впервые в жизни. Я не знаю, почему.
Костя показывает мне «Фуаран», и мы ссоримся как никогда раньше. Все наши споры о свете и тьме, о справедливости, законе, совести и дружбе, все меркнет в этот миг. Мы обмениваемся самыми страшными, непростительными оскорблениями.
Я не могу отговорить его.
Он не может убедить меня.
Наконец, я умоляю его придумать другой способ. Я вспоминаю свою теорию об отсутствии Силы в космосе.
- Это даже не теория, - срывается Костя, - это глупое предположение! Ты ничего не знаешь о том, что там!
- Я вообще ничего не знаю! – кричу я. Кричу Косте, и грозовому небу, и монстрам в тумане. – Некоторые вещи просто есть, и я не могу их объяснить! Я не пророк!
- Ты никто, - выплевывает Костя. – Светлая среди Светлых, имя тебе легион.
Мы молчим после этого. Молчим, пока Костя открывает портал на космодром. Молчим, пока он берет персонал под контроль. Он в ярости, в такой ярости, что колдует не задумываясь, берет невиданные высоты одну за другой. Его ярость режет без ножа, а под ней – праведный гнев и старая, старая тоска.
Поднимая шлем, Костя вздыхает и смотрит на меня.
- У меня все получится, Анка. Вот увидишь.
Я вспоминаю наше детство Иных: смотри, я превращаюсь в летучую мышь! Я лечу! – и себя, смеющуюся, подхватывающую его потоком силы, чтобы и впрямь получилось взлететь. Как я могу ему лгать?
- Нет, - говорю я. – Не судьба.

Я чувствую, как он умирает. Будто гаснет закат.


Глава 7. Песком сквозь пальцы

дгар боролся с меланхолией.
Мы называемся Инквизицией потому, что храним закон. Не потому, что пытаем и казним своих же…
Городецкая, распятая на Плите Памяти, еще ворочалась, молила лихорадочно и бессвязно. Непонятно было, откуда у нее столько сил на сопротивление Великому артефакту, но отчаяние творилось с Иными странные вещи. Эдгар пожалел бы ее, если бы не пребывал в растущем благоговении перед легкостью, с которой Городецкая совершала немыслимое.
Но, наконец, она затихла. И Эдгару пришлось закрыть глаза, когда чужие воспоминания ожили в его разуме.
Плита работала совсем не как заклинания по передаче знаний, недавно освоенные Эдгаром. Она вытаскивала всю память жертвы разом, словно брала шерсть для прядения, и свивала нить, начиная с первого воспоминания (вязкое ничто и ровный низкий стук сердца) и не пропуская ни одного после. Плиту не заботили связи между воспоминаниями и чувства, определяемые этими связями. Только чтобы ровной выходила нить.
Говорили, человек на Плите словно переживал свою жизнь заново, не помня реальности, но все время сражаясь с ощущением дежа вю. Эдгар не знал, было ли это верно для Городецкой. Он был сторонним наблюдателем, и память виделась занимательным фильмом, но эмоции в этом кино оставались тайной. Эдгар воспринимал все объективно, и потому он замечал вещи, ускользнувшие от ее внимания в прошлом.
Так, она будто не удивилась появлению в своей жизни Завулона, словно знала его всегда, – это Эдгара трясло при взгляде на Великого Темного. Она же, ни разу не спросив, звала Завулона дедом Артуром, и Завулон ее ни разу не исправил.
Он заплетал ей волосы и играл на пианино.
Он читал ей легенды Иных.
Он учил ее отличать реальность от снов.
И она росла, не сомневаясь ни в нем, ни в себе, спрятанная в мире людей, защищенная от всего и ни в чем не ведающая отказа: уже не человек, еще не Иная. Будущая Великая Темная и самый сильный Пророк.
Так какого черта, подумал Эдгар, она стала той слабой Светлой волшебницей, над первым выходом которой на оперативную работу хохотало, говорят, пол-Москвы?
Слабая, сомневающаяся, способная предвидеть будущее разве что в отношении пробок на дорогах да выпадающих под настроение песен… Неужели всего лишь инициация в неподходящий момент может уничтожить такой талант? Но если так, и если Гесер действительно увел Городецкую у Завулона из-под носа, их обоих Силы лишить мало! Одного – за вредительство, второго – за невиданную халатность!
Нет, понял он с остановившимся сердцем. Не бывает промашек такого масштаба.
Но бывает, приходит Убийца Иных.
Глядя на бой Завулона с Тигром, он осознал: Завулон ждал этого. Ждал, готовился… ведь был у него, кажется, ученик-пророк пару веков назад… и Завулон бился с Тигром не в первый раз. Может, поэтому он не торопился с инициацией девчонки? Хотел выжать все, что успеет?
Эдгар честно думал, что Всетемнейший отдаст ее. Не умирать же из-за человеческого детеныша, которого никак не спасти?
Вместо этого отступил Тигр. Не потому ли, предположил Эдгар с неожиданной гордостью, что не отступил Завулон? Древний Иной, Всетемнейший, не самый могущественный, но безусловно опаснейший маг тысячелетия? Жертвующий собой, как умеют только Темные, не ради абстрактного блага, но защищая свое?
А потом он увидел, как под холодным взглядом Тигра Завулон сам стирает Городецкой память: своими руками убивает Тьму. И вся его гордость пропала, как пропало сопротивление Завулона.
У Эдгара стало кисло во рту. Глупо, подумал он, я же и так ждал, что он даже драться по-настоящему не станет… но я ведь почти поверил!
Уже без удовольствия он смотрел, как живет серой человеческой жизнью Городецкая, пустая оболочка Великой; как появляются ее надзиратели и охранники – вампиры Саушкины. Смотрел, как Завулон ведет ее по унылой слякотной Москве, незаметно указывая на веселую детвору, на череду теплых кафешек и на торгующих цветочными вениками бабулек, - ведет прямо к Гесеру и его студентам.
Вот ведь сукин сын! подумал он, усмехаясь, и рискнул приоткрыть глаз, полюбоваться лицом Пресветлого. Не барьер отторжения ты заметил, не добычу у Завулона увел! Тебе, козел тибетский, подарили Великую Волшебницу, а ты и позаботиться-то о ней не сумел! Судя по смешкам в зале, не только Эдгар наслаждался минутой.
Память вилась дальше на волшебном веретене: инициация, обучение, стажировка, занятия с Гесером – вся информация, за которую Темный дозорный продал бы душу по второму разу; знакомства, путешествие, работа (из всех вариантов, программисткой); и понемногу льющаяся пропаганда, вовремя сказанное замечание и пролетевшая сплетня. И пропасть, растущая между Светом и Тьмой.
Какая жалость, погрустил Эдгар, что она так мало говорила вслух о своих переживаниях, из бессловесных воспоминаний ни черта не поймешь, что у человека на душе. Спасибо, хоть с Костей она разговаривала обо всем.
Это понял и Гесер – и отправил ее охотиться на вампиров.
Эдгар знал в общих чертах, что происходило дальше. Он позволил воспоминаниям течь свободно, механически запоминая информацию для дальнейшего анализа, и включился, лишь увидев впервые Дикаря. Удивительно – Макс и впрямь диким был, фанатичным… блаженным даже.
- Это полностью операция Ночного Дозора, - сказал Гесер, и по воспоминанию прошла рябь: словно помеха по экрану или дрожь нити, натянутой на разрыв. На мгновение Эдгар увидел вагон поезда и огненное проклятие Завулона, услышал эхо от слов Гесера. Открыв глаза, он вопросительно взглянул на Максима (ну надо же, совсем не тот человек, только что заносивший окровавленный кинжал…).
- Флэшбэк, - коротко сказал Максим. – Вероятно, был пережит во время боя и ненамеренно зафиксирован.
Дальше память снова шла ровно и гладко, хотя Эдгар предпочел бы не смотреть. Он и так знал теперь, как срываются Светлые, как, загнанные в угол, ставят они все на кон – и не могут жить с собой после этого. Но он смотрел: и видел, как мечется Городецкая, как раз за разом повторяет свои правила, как, одна в спящем лесу, кричит от ненависти и от любви. И ведь она в самом деле полюбила Светлану, понял Эдгар. Зная, что любит безответно, что Светлана слушает только Гесера с Ольгой и смотрит все смелее на Игоря...
Смотрел, как течет и гаснет вокруг Городецкой Светлая сила – чтобы рвануться радугой в штормовое небо и расплескаться дождем.
Первый уровень, подумал он невольно, оценивая заклинание с новыми знаниями. Откровенный первый уровень, без натяжек и допущений. Займись ей тогда Гесер по-настоящему, и с Рогозой билась бы Высшая Городецкая, а не потенциально Великая Назарова.
Но Высшая Городецкая не родила бы дочь-Мессию, конечно.
Он смотрел, отмечая знакомые лица, схватки и споры; смотрел на примирение со Светланой, на стычку с Зеркалом на запруженной Остоженке, на самого себя, подзуживающего дурака-Теплова на Трибунале, на крошечную Надежду, на оскалившегося полубезумно Витезслава, на перламутровый песок четвертого слоя…
Он – и не он один – не удержался от восклицания, узнав о похищении Надежды, и повернулся взглянуть на Арину, сидевшую с застывшим лицом бок о бок с Назаровой.
- Тишина в зале! – прогремел голос Людвига.
Пересилив себя, Эдгар закрыл глаза.
Неудивительно, вздохнул он, что за последнюю неделю от Городецкой остались кожа да кости. Драка за дракой, бессонные ночи и никакой подпитки. Эдгар бы еще после освобождения Нади лег и отказался вставать месяц-другой, а Городецкая рванула в Москву скандалить с начальством! Идиоты Светлые…
Если бы Эдгар не понимал наверняка, что ритуал представляет собой больше наказание для Городецкой и Гесера, чем попытку изъять информацию о «Фуаране», он бы назвал все дело пустой тратой времени и сил. Сама она не запомнила, что было между дракой в поезде и разговором с Саушкиным, но помнило ее тело. И это были невесомость портала, удерживающие ее руки Саушкина и зыбкий усталый сон, и только.
Нет, решил он, хорошо, что для изучения Книги у нас есть ведьма. А то полетели бы головы. Но все же он напрягся, глядя на «Фуаран» в руках Кости.
Городецкая даже не посмотрела на Книгу дважды, не то что не открыла ее! Это не Свет, это уже просветленность духа какая-то, почти восхищенно признал Эдгар. Ну не нужны тебе власть и сила – дело твое, но неужели не интересно хотя бы взглянуть?
Городецкой было интересно выяснить отношения с приятелем. Их ссора, невероятно человеческая, была одной из самых грязных, мрачных и грустных на эдгаровой памяти, далеко превосходя Пражский Трибунал. К чести обоих, они не зашли дальше слов, хотя за некоторые из использованных выражений Иные убивали из принципа. Но Эдгар теперь знал лучше, чем предполагать, что этим все кончится. Эти двое сражались, пытаясь привлечь противника на свою сторону. Пропасть между ними была слишком велика, но где не мост, там портал, верно?
Вместе с Городецкой он смотрел, как оживает вокруг космодром, когда воспоминание замерцало уже знакомым образом. Но вместо короткой ряби оно продолжило рассыпаться и гаснуть, и Эдгар поспешно вскочил, оглядываясь.
Плита медленно угасала. Ее волшебство уже исчезло, волнами расходясь в Сумраке; и в живых красках реальности Эдгар увидел, как дрожит и колеблется воздух вокруг еще не пришедшей в себя Городецкой. Он прищурился – и похолодел.
Среди играющих в хрустале отблесков Городецкая не просто казалась призраком. Ее тело таяло, обретало прозрачность и легкость, и холод, который чувствовал Эдгар, становился реальным.
Городецкая развоплощалась, и вместе с ней исчезало воспоминание.
- Проклятье, - то ли прошептал, то ли подумал он.
Прошло всего два дня со смерти Кости. Время, которое занятому восстановлением порядка Эдгару казалось непомерно растянутым, она провела без сознания, не имея возможности опомниться и восстановить силы.
Сколько жизни еще выпила из нее Плита? Ритуал длился немногим больше часа, вовсе не тридцать пять лет, и если Эдгар видел ускоренное кино, то Городецкая пережила каждое ощущение заново, каждое чувство. Включая все, чтобы почти убило ее в первый раз.
Он устало поморщился. Что ж, два дня назад погиб Великий Темный, и сейчас уходила вслед за ним Великая Светлая. Равновесие восторжествовало.
Нет, подумал он. Это мы торжествуем. Равновесие, Тьма и Свет, Завулон и Гесер и Людвиг – разве не я убеждал Городецкую, что это лишь имена, которыми прикрывается жажда власти?
Он отвернулся и стал смотреть в окно – там, в высоком и недоступном небе, сияли ранние звезды.
Звезд не было в ее снах…


Эпилог

Я скучала по Тигру.
Было странно это осознать, но он был со мной с самого первого сна: монстр в тумане, пристальный взгляд из тьмы.
- Ты знаешь, что такое самоисполняющееся пророчество?
Мы были в Сумраке – в той его части, где редко бывают мертвые и почти никогда – живые. Здесь был его дом: в туманном нигде, возникшем на заре времен.
Ради моего удобства Тигр дал нам тела и голоса. Может, и ради своего: как говорить с бесплотной тенью, с памятью, стремящейся перестать быть?
- Знаю, - сказала я. И напомнила: - Но я не пророк.
Никогда не была. Как смешно и горько было узнать! Вся моя жизнь, вся правда мира, о которой так любил разговаривать Артур, все было лишь видением в трансе, в который ввел меня еще ребенком Завулон.
Все Иные, даже самые слабые, способны увидеть проблески будущего, будь то пробки на дорогах, авиакатастрофа или удачная сделка. Сильные Иные могут предвидеть важный поворот судьбы. Очень сильные, да еще в наведенном Высшим Магом трансе, могут увидеть собственную смерть.
Так случилось со мной. Вот только я умерла, лежа на Плите Памяти. Я-ребенок увидела все, что видела я-умирающая, и это была вся моя жизнь.
Мое знание будущего никогда не было пророческим.
Тигр улыбнулся.
- Нет, - согласился он. – Но как неинициированного Иного можно повернуть к Тьме или Свету до того, как это сделает Сумрак, можно привить и склонность к определенному волшебству. Почти все врачи становятся целителями, поэты – прорицателями, математики – артефакторами. Но ты? Человек, проживающий свое будущее словно прошлое; человек, чье время сжали в точку. Ты была бы замечательным пророком, но с потенциалом Великой Иной – ты бы стала последним. Вот почему я пришел в тот день.
Я кивнула. Я выучила теорию достаточно хорошо.
- Но почему ты не убил меня, как других?
Этот вопрос мучил меня очень давно. Судьба поливариантна, и Тигр не просто способен – он был создан Сумраком с целью стирать варианты, в которых он умирал.
Его не просто так звали Убийцей Иных и Палачом, пусть даже это слишком упрощало вещи.
Он пожал плечами.
- Я не нахожу удовольствия в убийствах, - сказал он с безжалостной честностью. – Я посмотрел на тебя, на развилки в твоей судьбе, и решил, что хочу рискнуть.
- Но моя жизнь ни в чем не изменилась, - сказала я непонимающе. – Я нигде не свернула.
Тигр протянул руку и коснулся моего запястья – там, где темнел призрачный след от ремня.
Почему-то он воссоздал меня такой, какой я развоплотилась. Похудевшей, взъерошенной, босой – разве что одежда была моя любимая, заношенные черные джинсы и футболка с мультяшным доном Педро и надписью «Будем пить консервированную кровь». Футболку мне подарил Костя, язвительно ухмыляясь. На работу я ее не надевала – вампиры и так косились.
Прикосновение Тигра меня согрело.
- Твоя жизнь была – прямая, как стрела, - сказал он. – Изменения начинаются сегодня.
Я моргнула.
Я знала, что пока существую даже как бесплотный дух в Сумраке, призрак воспоминания, со мной не покончено. По лучу времени бежали отброшенные моими действиями тени. Я могла говорить с Тигром, могла спуститься на шестой слой или, в теории, любимой Мерлином, подняться на первый. Но у меня было чувство, что Тигр держал в уме нечто иное.
- Прямо сейчас, - сказал Тигр, - в городе Эдинбург проводится ритуал ревоплощения Великого Мага. Иные, проводящие ритуал, пытаются вызвать Мерлина. У них не получится.
- Он же Абсолютный, - прошептала я. Мерлин нравился мне. И еще – он знал, как больно менять Цвет. – Какую жертву они принесли?
- Недостаточную, - ответил Тигр тяжело. – Он силен, и он не хочет возвращаться. Но дело в том, что канал в Сумраке им проложить удалось.
Жар нарастал.
Я посмотрела Тигру в глаза – в нечеловеческие, древние, понимающие глаза.
- Как это связано с самоисполняющимися пророчествами?
- Они подчиняются нескольким правилам, - сказал Тигр. – Во-первых, существует граничное условие, или, если хочешь, временной маркер. Как твоя смерть на Плите. Во-вторых, они всегда основаны на ложных предпосылках. Как Завулон предположил, что ты станешь пророком, потому что ты увидела всю жизнь вместо отдельного момента. В-третьих, - он вдруг улыбнулся, - они не обязательны к исполнению внешней стороной... Я ведь мог убить тебя.
- Я думала, правил будет больше, - призналась я.
- А этих достаточно, - сказал Тигр, и его голос прозвучал будто сквозь шум ветра. – И прежде, чем ты спросишь меня, что тебе нужно будет сделать? Когда мы встретимся в следующий раз, я хочу, чтобы ты мне рассказала.
- Рассказала что? Тигр? – я потянулась к нему, пытаясь удержать нас вместе в поднимающемся урагане. – Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала?

@музыка: Кипелов - "Непокоренный", "Я здесь" ; Ященко и "Белая Гвардия" - "О тиграх", "Песня рядового", "Малыш" ; "Пикник" - "Последний из Могикан"

@темы: Тигр, завершенное, Дозоры, Антон Городецкий, Эдгар, мистика - сверхспособности, Первое Пророчество, дарк, Завулон

---

In the final hour, SW Deception-AU, Глава 5

Иии окай, история любви, известная еще как Across the Stars, действительно красивая и трагичная и все такое, и я никогда не понимала, как Падме - принцесса Тида с девяти(?), двукратная королева с двенадцати лет, сенатор, политик, воин, практически глава коалиции и, наконец, взрослая тетка двадцати четырех лет отроду - могла сделать такую глупость как попросту начать соблазнять и динамить одновременно спермотоксикозного подростка Эничку, затем хлопнуть глазками на резню и наконец выйти за него замуж (после двух недель непрерывной демонстрации неуравновешенности, жестокости и властолюбия, могу я добавить. и не забудем незаконность брака саму по себе, правда, Сенатор?).
Просто, ЩТО.
Но красиво, не отнять...

В этой главе очень много кричаще очевидного, но пусть будет.

There is a castle on a cloud,
I like to go there in my sleep.
...
I know a place where no one's lost,
I know a place where no one cries.
Crying at all is not allowed,
Not in my castle on a cloud...
"There is a castle on a cloud" from "Les Misérables"


Chapter 5. I know a place where no one's lost

Padmé knew better than asking the Jedi for Anakin's wellbeing. Officially, they remained trusted allies and good friends. At times it was achingly difficult act to play for them both, and she meant not the desire to sing their love from a rooftop, but forced state of not-knowing, not-asking, not being right there for the other half of your heart.

She vowed not to let anything between them, and she has been failing spectacularly ever since.

She knew it would be so, and she asked Anakin to drop the issue that beautiful night on the eve of the war. Even before the first battle, in her worst nightmare not able to foresee the horror awaiting, she knew that their duties were too much for coming together. There was nothing to be 'too much for being in love', it was too late already, but at least she could save them from suffering that their secret life was.

In her defense, Padmé had truly believed to be laid dead before dusk when she kissed Anakin. She thought 'there is no way out this time' and she didn't want any secrets left. She didn't want for Anakin to go alone, with someone he held dear just out of reach. She wanted for them to be together, and she was going to die.

She hasn't regretted her choice, and she has been swearing not to, every single moment they were made apart.

But has she dreamed a life in piece, their love thriving in the open, her Anakin allowed to come back to her whenever he wanted. Has she dreamed walking hand-in-hand in the forests and laying in the meadows, day is the light and night is stars across the sky.

And if he couldn't stay with her, then she dreamed for him to be free, no weight of the war on his shoulders, no death haunting his mind, no learned helplessness in his heart.

Be safe, she prayed and then immediately, come back to me, come back to me.

* * *
She resigned herself to aknowledge Obi-Wan's promises of Jedi Healers to take care of Anakin and the Council to halt in their overuse of his service, important as it might be.

She had a hard time resisting her urge to give Obi-Wan a piece of her mind on the matter. Padmé was well-educated way before, but now she was understanding the Jedi like being almost one of them. Her disagreeing with their philosophy aside, she knew now that from Obi-Wan's point of view it was Padmé who was acting otherworldly, who was living a life of a stranger. He wasn't judging her - he did not understand her.

She remembered an off-handed remark - 'I thought the Jedi are not allowed to love', and the speech Anakin gave her back. She would love to say it were Jedi who allowed the world to see them as uncaring creatures, the Order is nothing but unfairly justified arrogant cult. The very way they did not hold themself to public expectations was a reason for this image to exist, and they were acting like that because it was in their foundation. It didn't matter what the people thought on them, only what the Force willed.

And of course, it was regularly backlashing, as the Jedi claimed themself public defenders but no one from outside could possibly understand just what the Evil the Jedi stood against. Not everyone even believed in the Force, much less in Jedi's allegiance. For all the average citizen cared, the Jedi were nothing but cultists, nothing but senatorial mercenaries on open contract, nothing but sociopaths armed with their lasersticks, standing above the law they sweared to protect.

Padmé could see past those prejudices now, but she barely refrained from talking to Obi-Wan like she wished he deserved.

He was a Jedi. As much as she'd been tempted to call him a victim of his education, she honestly couldn't. He was a beneficiar of certain culture, however much Padmé disliked that culture, she had no right to label it wrong. Or she would be in the wrong herself.

She clearly hesitated long enough for Obi-Wan to start growing nervous.

"Can I speak to you as a friend?" she asked. She knew of course, that he was dreading not for possible dressing-down, it was the conflict itself that troubled him. "I promise to be as objective as I can, and you are free to tell me off any second."

"You don't need to ask, Senator," he said, and the said part was, he meant it.

"Make yourself comfortable," Padmé offered to placate him a little. "I am going to address a cultural distress here. And it would be nice to be heard with open mind, Master Jedi, nothing of that very polite way to take all the infant's rambling at the face value your… kind is so cute at."

Of what little she could read off him, Obi-Wan was honestly at the loss, presented with so many insults in one phrase. She smiled internally.
"Now, I believe I asked for a friendly talk," she said. "And as your friend I will not gloss it. Obi-Wan, you are still thinking about Anakin in Jedi terms, and the only reason it has been working so far is because he can roughly translate your interactions for you both. You are in real danger for losing his good will in this."

Obi-Wan looked at her uneasily. He has been standing, but in the middle of her talking resigned to seat side by side with her.

It was early in the morning, her balcony was filled with golden and lilac reflections of the down, and the cool of the night still lingered in the air. Surrounded by softly glowing lights, Obi-Wan looked a little like a ghost.

"I get a feeling that you'd try to shoot me the moment I said 'You don't understand' or 'It's a Jedi affair', Padmé," he said.

"I am good enough with my blaster to shoot you right away," she laughed. "What it is you think I don't understand?"

He lowered his head, looking now at his pressed together palms.

"You'd better tell me more," he said. "I don't want to make assumptions."

"Fair enough," Padmé agreed. "You know that me and Anakin - we are close friends, and we're trying to stay in touch." She tried to ignore just how poor her game was. She said the truth and it still could be heard for what it really was. "He's telling me just about half the things he couldn't get… or what he couldn't make his Master understand, because they are basically aliens in their different upbringing."

She paused to let Obi-Wan interrupt her smoothly if he so liked, but he didn't, still too interested in his hands.

"Such things as permission to love only in abstract way, and why the Jedi are basically seen as kidnappers, they were simple to explain," she said. "It was more about slavery, you know. The fact that you don't usually ask the child you take, only their guardian if there were any, he has seen it as absolute abomination. Maybe still sees. This total, complete lack of choice to choose your fate when you are an infant; then you rase your younglings under constant pressure of not being good enough, of being sent away if they didn't gained attention of a Jedi to become their Master, all while teaching them to not seek attention at all; and, in the end, if a child raised this way chooses to leave the Order, you condemn them." At her last words Obi-Wan visibly flinched, and Padmé send him a worried glance. "You and me, and Anakin, at least in his heart, we know why this is done so. The Jedi bring children to be raised in the Light and you don't want them to learn their other possibilities for those lay in the Dark or close to that. It is understandable. But what Anakin thought it was? He thought, or better say felt, if the Dark Side would have saved his mother, then fine."

Obi-Wan swallowed hard.

"The Dark Side is a cruel Master," he whispered.

"We know," Padmé said. "Anakin knows that, Obi-Wan. I am not saying he would never Fall, but for what it's worth, he will fight. I know that."

They lapsed in a silence, broken only by faraway noise of the city below. The raising sun lit up the balcony and the lights went off. Then Padmé felt allowed to continue.

"There is many things you two are seeing from different sides," she said. "Usually he finds it in himself to look at them your way. You, at the same time, hardly got the background to tell apart when he is refusing your teachings and when he doesn't understand you. That is why I am telling you this. Your last mission? It might very well be the last drop. He loves you dearly, as he loves his mother. No matter the Code. He may claim otherwise, but he is feeling betrayed and used. He will fight that thought, but it will still be there. The question he can ask you one day is this one: you lost your own Master and held him dying in your arms - how could you make me feel the same? He can, even knowing the answer very well. He is trying to be a Jedi, when it means he must refuse the urge to make you proud of him. But he had come from some other place, and whatever you will help him to learn, it will never erase his ability to love and to hate."

Obi-Wan looked up and for the first time that day their eyes met.

"That," he said, "was the exact reason why the Council refused to take him in when Qui-Gon asked. I threatened to leave the Order and to teach him anyway. And you must know, Padmé, that I am so, so proud of him. Even if I should not, for it is his duty to do his best… I am not that perfect Jedi you all seem to see."

"Ah, dear," Padmé said, and to kriffing hell it all, she leaned forward and quickly hugged him. "It is alright. No one is what they seem to be. We are just very good at pretending."

* * *
She received a short message the same day, at the brink of dusk. It was from Anakin.

i think you broke him, love

Smiling already so wide that her cheeks began to hurt, she hurriedly typed the answer.

Please, I didn't tell him even a half of my mind. Besides, he hardly heard something new, I'd like to take all credits, but let's be honest.

no really!
he repeated it all
took like all day to crack him, but totally worth it
painted me a lovely picture
did you hug him? he was evasive like a toydarian who lost their bet
pretty cool

So sue me.

i'd never
do it again
i am on it already
…
so
did you tell him 'cause you wanted him to hurt a bit more or you knew he will retell so IT WILL BE ME TO SUFFER
because he now trying make me cry. nothing new my ass. don't get me wrong, it is all very dignified, it is just
…
i can't stand more then one apology straight
the hell
he asked if i see him as family 'cause 'you are my brother' i don't know what to do

Tell him you love him too.
And may I also add, that is so sweet.

you are evil
of course i love him too, that's the point

Then tell him, and by the way, thank you. Your warshipping skill is little rusty but appreciated nonetheless.

don't tell things like this in public, am sure there is something along the pda lines
and i owe you one for clumsies
and i can't tell him, we will both crying and healers will kick him out and although it will make Ahsoka's day, but

Ani, that you are hurting, it is okay. You know that, right?

well, i can't exactly say it
that's the other point

I believe you will find a way. You are great man, Anakin, and you can do it.

your trust in me sometimes
i love you

I love you better.

you are blind then
i must go
he still didn't get i can TYPE my answers you know
hilariously, so keep it secret
…
i will come back to you the first thing in the morrow. promise

Ani, you literally was typing away with him trying to brother-hen you and you think it is him in the dark?
I shall hold you to that promise.

She dreamed that night of a thousand stars, and two of them were just a little closer than others.

@темы: sw, продолжение следует, In the final hour

---

In the final hour, SW Deception-AU, Глава 4

Chapter 4. A matter of trust


Mace hasnt't been purposefully eloquent every time he spoke of how much Skywalker's presence weighed on him. The boy was strong in the Force, too strong to call him bright and shining. On galaxy-wide scale it was okay, generally he could be compared to the lux of the Core Star Claster, visible from everywhere. It was more akin to being slowly incinerated once gotten too close.

His power warped the Force itself when he wasn't controlling it. It made all attempts to see what lies in the future all the more unsufficient, especially when the Force has been clouded already.

Mace didn't blame Skywalker. To take a hold on yourself with that precise control they were asking of him and keep it going endlessly was not an easy task. Jedi were learning to complete that task all their life. Anyone who claimed they made it perfectly was a liar. And the boy was half a life behind his peers, so he only possessed a sheer power at his hand, a strong will to use it to his advantadges and a skill that of a Youngling fresh out of a creshe. Of course his control lacked.

The problem was to make Skywalker understand them. He was a good man and a devoted student, but also self-centered, arrogant and nihilistic. Being that strong enabled him to see his shortcomings, and when he did, he was prone to shift the blame. Mace had no doubts that Obi-Wan broke quite a few walls with his head, figuratively speaking, while trying to talk some sense in his student. His headache had become legendary at some point, just alongside it's reason to exist.

Now, it seemed the control was wrenching Skywalker's hands.

Mace has never thought him being capable to shut so. The shields around his mind were possibly the sturdiest a Jedi could build and not to knock themself out in the process. Then again, it was likely due to the hold Skywalker kept on Tano, their bond a lifeline.

No wonder Tano claimed him untouchable, he basically developed a migraine with the Force sensitivity instead of that to light or noise. No fun.

"If you are taking advice," he said, back in reality, "I'd have broght down some of your defences if I was in your shoes. Not all of them, you'd be a whimpering mess then, but a part? Most definitely. They are presenting, to put it mildly, an aggressive environment in that quality and quantity."

Skywalker shrugged. He looked dulled, tired beyond comprehension, but overall kept on decent level of awareness, so Mace let it slide.

"Well," he said, "anything you would like me to know? I recall, there was a meeting cut short."

The meeting in question had been adjourned after Skywalker gave his opinion on the matter, he thought, even if the boy passed out before Mace managed to drive him mad enough to rant aloud. But the matter they clashed over has not seized out.

Against his expectations, Skywalker actually made a noise similar to a mirthless laugh. He then straightened, still with his Padawan in his hands, and offered Mace a bitter smile.

"He means it's okay," coarsely said Tano, unmoving. "Like, no offense taken."

"And you?" Mace asked. "Speak your mind, Padawan Tano."

"What for? The Council has never pretended to mind us when ordering us around. Are you trying to better your image now?"

Mace stared at her. It was not the first time this particular line was used to describe the Jedi High Council and even the Order in it's entirety, but he certainly has never heard it from a Jedi before.

"Do you truly mean it, Padawan?"

She winced, turning to bury herself deeper into Skywalker's chest.

"You always like, the Jedi meant to serve the greater good, to the people, the democracy," she said. "And then you send us to protect some fat sleemo making their wealth out of his kind instead serving them, or to kill and devastate the folks who is fighting for their right to leave the Republic - no matter the war, they have that right, it is constitutional! And if a Jedi want to leave the Order, you just go all 'They are wrong, they are to be pitied, to be remembered as deserters and too cowards to carry the holy bear of Being The Jedi', and it doesn't matter that it is you who abused our trust, who uses us and then berates us for being ungrateful for the pain you cause!" She was shooking with the force of her sobs, nearly choking for air. "You were teaching us to not let our emotions to be seen, and then turned around and assaulted us to seal the deal to maybe protect one politician, who already got himself too much off this war! What would you do next, Master, scapegoat us to some greedy Senator or just leave us behind to die on a mission, when we become political inconvenience, and call it 'The Will of The Force'? Would you even care then?"

* * *
Anakin knew, logically, that he should be sleeping, even if it meant to ask for sleep medication this long into insomnia fit. He couldn't.

Ahsoka was quietly snoring, dead for the world. Her small body, curled up next to Anakin, radiated warm, and he found himself more than once trying to snuggle with her. That was a blessing to get one room in the healing ward. Anakin didn't know how he'd have been feeling unable to check on her on the whim.

Her little speech was a revelation of sort, if he was honest. Nothing that he didn't think on his own, if not in those exact words, but spoken altoghether, there were worrisome thoughts. He specifically disliked the scapegoat part, as it has rang a bell in the Force.

But where he was a little troubled, Mace Windu was definitely shaken to the core.

They didn't get more time with him, because Ahsoka went into full hysterics and was taken by mind-healers almost immediately. Mace has been left in Vokara's study, ashen and speechless in comical resemblance to Anakin's state. Anakin didn't know whether he happened to face the first tantrum in his life or was actually reconsidering some poor life's choices. In any way it suited him well.

He sighed, forcing his body to relax again.

May Anakin be a good-fashioned Jedi, he would be too stricken by Ahsoka's cry. As it was, Padmé's words were repeating themself in his head: Ahsoka was a living being, and as such she was allowed to feel.

There lies the truth, he admitted sorrowfully. He was defending Ahsoka by appealing to common sense, when not so long ago he decided to follow the Code and it's teaching. He couldn't tell in which case he was a hypocrite, but he for sure was one.

He also knew that his previous self would be angered by this commotion to the degree where he could desire for Obi-Wan to stay dead just to not deal with the stress.

So, the problem, he thought. Just the moment I finally accepted the Jedi way, the Code, the need to become a lesser man in order to stay a good one, what drove me to was revealed to be elaborated intelligence plot gone a bit too far. What it means for me, if I am going to not be petty and think with my head?

Because in the end it was all about him. Here, in the silent night not unlike the worst night ever (he shouldn't make a chart, really), when all was done, the only part he still was responsible for was what he was going to do from now on. Whichever path he would go down will define the future. He couldn't choose the wrong one.

He turned carefully and searched Ahsoka's features. She was sleeping piecefully, trusting him with her life even after all they were through. She was a child under his wing. The future itself.

And just like that, he knew.

* * *
In the morning he woke from a dreamless oblivion to find Ahsoka long gone to her procedures. He was expected to go as well, but obviously they let him have his rest.

He was contemplating the pros and cons of going back to sleep, when the door opened and Obi-Wan stepped in the room with a tray in his hands. He smiled upon seeing Anakin conscious.

"Good, I didn't want to be the one to wake you up," he said in the way of greeting. "Hope you are hungry, I really got into trouble for all these delicacies. But no caf, I'm afraid. Healer's order."

He sat the tray on the bed and plopped at the foot of it, appearing to be carefree if not for the look in his eyes. He was tracing Anakin's every movement, and the crease between his eyebrows was exactly like that one he would get after restless night.

Anakin propped himself up on his elbow and checked the tray. There were one person tea set, pancakes, some berries, sliced ham and a little bowl of what he instantly recognized as clamsyflowers from Naboo. Those were indeed a delicacy, and he looked at Obi-Wan questioningly. He either stole - saved - that from some unscheduled soiree this night or it was a very generous gift from a very friendly Senator.

Obi-Wan rolled his eyes all the way to the ceiling.

"Yes, it was Padmé. Now, feel free to guess what I has called a 'trouble', don't spare my pride."

Anakin scoffed and grabbed the bowl. So Padmé didn't take his misadventures well, it seemed. He wasn't going to ask, his wife could be terrifying sometimes, and he has enough staff for nightmares for life.

Whatever she came up with, it was well-deserved anyway.

He ceded the berries in Obi-Wan's favour, poured the tea into the cup, sipped a little and offered the cup too.

It was their old tradition, the one of a few Anakin carried from Tatooine where him and Shmi were used to have something to share with no choice being their. In this new life it didn't demand for special circumstances, just for one of them to feel like that. Anakin was absolutely feeling like sharing with Obi-Wan this whole breakfast, only the filthy smartass over there has not deserved the clamsyflowers.

"I believe I didn't say 'Sorry', Anakin," Obi-Wan said, offering the cup back. "But I am. I can't ask for forgiveness, but I want you to know, that I am very sorry. And I said so to Ahsoka this morning, too," he added.

Anakin scrutinised him all over again.

"Please, Anakin," answered Obi-Wan with a new eyeroll. "She has her way with the words, true, but she is far too gracious to beat me literally. Although, I think she would have been gentlier with her fists."

Anakin laughed at him.

@темы: sw, продолжение следует, In the final hour

---

In the final hour, SW Deception-AU, Глава 3

The needs of the many outweigh the needs of the few (or the one).
Star Trek: The Wrath of Khan (1982)

Chapter 3. The needs of the many


Master Vokara Che was a force to be reckoned with in the best of the days. Once you happened to have misfortune of becoming her patient, you wouldn't go away with some poor excuse of duty call. Everyone knew it, and Vokara herself took pride in being a renowned terror of a Healer.

With her reputation preceding her, Vokara faced much less of a resistance from her charges. The Jedi can recite every wise admonition of philosophical or practical sort that exists, but for the Force's sake could they learn to take care before trying to succumb to their hubris. That being said, there were good patients who knew to follow the rules, not so good but they could be tolerated, and then the worst kind ever. Those who would never stoop to ask for help, and when forced to be helped, they would try to pretend innocence and disappear the first chance they get.

Anakin Skywalker used to fickle between those options in accordance with current world situation, and Vokara stiffly respected his choice. He, in turn, seldom abused his privileges.

This time, however, he was getting late.

Vokara knew she must have called him in weeks ago, probably taken him away from the funeral, propriety be damned. As a Healer she had her own boundaries, and the right thing to do was to help the man in need. But she told herself it would not be for long, and the Council needed him on display. It was a question of the greater good against one man's suffering. As a Jedi, she had no choice.

By any other name, it was still a cruel thing to do.

With that knowledge in mind, she also knew to watch herself for any overreaction. Anakin was a man grown, his achievements speaking as loudly as well-known satisfaction in serving beside him and under his command even. So it didn't matter how much she wanted, she couldn't wrap Anakin in a blanket, lock him in the safety room and throw away the key, when he refused to be cared for. That would be a disservice and a grave insult.

So she waited: whether he would come on his own or the Council would realise their miscalculation and send him in, or the mission will end and with Obi-Wan back they'd get a break.

Anakin has never come, and Obi-Wan has been out there for far too long now. In the night of their supposed reunion Vokara didn't shut her eyes. This long into the war she had seen enough of simple, mundane meetings that were taking place after things has gone down, and they tended to go awry even when someone's assumed demise was totally unintentional. There was nothing unintentional that time.

Surprisingly (and a tiniest bit alarmingly, she admitted), it was quiet. Either they were good or they were dead. Knowing Anakin and Obi-Wan both, she really couldn't guess better.

* * *
When morning came, she has been once again studying newest medical report on General Skywalker's account and comparing it to her notes. That was how they found her - red-eyed, undercaffeinated and seriously annoyed by all their drama.

To be honest, Ahsoka Tano didn't look much better, and for a moment Vokara considered to order her in too. Maybe if she asked Anakin to help, he would talk his Padawan into submission, for her own good. She decided to give it a try later, after she is done with the Master. And the Force help her, she will make Obi-Wan to talk his Padawan to comply if needed.

She could try to order them all in, but the experience taught her better. So, baby steps. She turned in her chair to Anakin and tried to look friendly and not disturbed at all.

"And so he yielded, brought down by the brute force of those who claimed to be friends," she said pretentiously, meaning if he has truly consented to come here.

She realised the joke to be really backhanded one only then. Anakin was, in fact, here because of his friends' misdeeds, and she was an active participant in the plot. That raised some ethical questions for her leading his case. She told herself that it was insignificant for he was about to work with other healers, those specialising in the mind-healing and psychotherapy, and she was to remain in charge, but that will not do. Vokara wronged him, and while she could have search for his progress, she had no right to be in a position of power.

She told so.

She could see his pain with her own eyes. Subdued as Anakin was, he still was reacting rather loudly, his expression like an open book and Force-presence is always intense. She was expecting a full-blown storm of emotions, an ugly response based on his sense of unfairness of everything that happened. That would be justified reaction, if unbecoming one.

Instead, it was Ahsoka Tano who flared in the Force like a dreadful inferno, all stone-faced and ready to attack. Vokara missed her movement by a heartbeat, but before she could grasp the point, Anakin was already there, holding the girl in tight embrace, shielding her safely. There was something akin to murmur in the air, but Vokara couldn't make a word from it. Then Obi-Wan reached her, moving her out of her chair and in the hall.

* * *
"I am sorry," he said once outside. "Are you okay?"

Vokara blinked. She needed a moment to collect herself. Absentmindedly she noted that there was quite the gathering, - Ahsoka's breakdown has evidently drawn attention. She motioned her fellow healers to go back to work.

"It would seem, while Anakin has a rather conspicuous injury, Ahsoka had been hurt to no lesser degree," Obi-Wan said with remorse. "I suppose it has something to do with all focus being on Anakin, whereas she had been made a target on par."

Vokara blinked again.

"If so," she asked, "you see it alright to leave them alone?"

Obi-Wan stared at her, then shook himself and tried to smooth his hair, obviously missed the fact there wasn't hair in first place. He seemed to be more upset about it than by the whole disaster they witnessed. It did lighten the mood, Vokara thought, still a little shaken.

"Ahsoka will never, ever hurt Anakin," he said at last. "Nor will he let her to hurt herself. Let them have a moment, I have no doubts they will call us in no time."

Vokara reluctantly nodded. Mostly she agreed to wait because a new thought occurred to her, a thought she didn't want but must deal with.

Ahsoka Tano was absolutely to go under treatment, and Vokara couldn't take her case for the same reason she couldn't work with Anakin.

They were the worst patients she has ever not had, she decided.

* * *
Mace Windu was utterly unimpressed with them. He was made to go to medical by Yoda sensing whatever, and while he didn't mind leaving the session at the stage it was, he was not having their oh-so-cleverly masqued suggestion to babysit Obi-Wan's ducklings.

But damn it, did Obi-Wan bribe him with promise to take on his homework for a week to come. You just couldn't renounce such temptation, the Dark Side was easier to ignore than that.

So he took his time to thoroughly smolder smirking bastard with his eyes, asked Vokara to go look for some caf for him, Chief Healer or not, and only then he stepped into the room the ducklings were hiding in.

They were on the floor which wasn't strange at this point. Skywalker has been seen trying to inhabit every other comfortable-looking floor in the temple in the past weeks, why wouldn't try in the medical too? Tano has curled up using Skywalker as a living shell, and seriously, what the hell, Mace wouldn't protest to be hugged like she was too. Not by Skywalker, though.

In the Force they were intertwined closely as well, Skywalker efficiently swatting prominences of her rage every time they were about to erupt. There were few but they were still a destructive force.

But there was not only rage, he noted. That was a powerful emotion, everything else easily disregarded. Mace was quite sure that average Jedi, who was not as used to work with the Dark as he was, wouldn't know what to seek here. He knew, and with Skywalker unspoken agreement he leaned forward and brushed her rage aside, until only the core was left exposed.

Tano wept, defenseless. She was angered, grieving, frightened, - pick any warning from Yoda's masterpiece of a horror-story of the Dark Side and it was there. Despite it all, she was in the Light, quite possibly thanks to Skywalker who firmly held on her love.

Mace gently soothed all ragged edges he could reach when only orbiting a nebulae of a mind. There were many, but they had been seen early and will be healed quickly.

Then, he turned to look at Skywalker.

@темы: продолжение следует, In the final hour

---

In the final hour, SW Deception-AU, Глава 2

...Now rise the sun, now dawn the day
When good men run and women stay
When battle's done and nothing's won
It's a woman's work to say
Well then, soldier, how goes the day?
"Doctor Who" s06e07 "A Good Man Goes To War"

Chapter 2. It's a woman's work to say


Back on Coruscant Anakin was unexpectedly left out of any official activity. He felt a little bad knowing that a part of his duties was discreetly delegated to Ahsoka but couldn't bring himself to protest. He knew he was unfit at the moment and that it will actually do well for her to be seen as responsible badass which she was. Win-win, so to say.

He settled to work on some personal issues instead.

There was something wrong he couldn't pinpoint yet, too agitated after the mission and confused by the turn events has taken. He was about to do something for those around, but their expectation remained unspoken. It has been taunting his mind, always just a half-step aside, so no matter how hard Anakin tried, he couldn't see it for what it was. He heartily disliked the phantom sense of being pulled by invisible treads it gave to him.

So he pulled the card he usually tried to avoid as never effective immediately and sat down for a good old-fashioned meditation. Hopefully, he will be out and about long before anyone remembered they had a free set of hands here.

To reach the Force was a child play at this point. She came to him like a first breath upon pieceful awakening, warm and familiar and only waiting to be recognised. He lost in her lux for a bit of eternity, for she was a light of faraway stars and a measured heartbeat under your fingertips.

He felt strangely at home there, relaxed in a way it was long ago, in the days before the war. Ever so slightly he has been losing this comfort of simply existing. First, when Shmi died and he was driven nearly insane, and then with every new fight, every battle. People have been hurting, dying, and he could only rage and grieve, barely scratched in this agony of billions. The more it took, the less he felt of any use, until the night came when his world crampled with that last death.

Despite it all here Anakin was, undamaged and safe and serene, and the Force was gentle like a mother's caress on his cheek.

Obi-Wan should be with him, Anakin thougth, suddenly overwhelmed.

It was that simple. One thought, one desire, it was haunting him restlessly in the aftermate of Jabiim, he remembered.

Obi-Wan should have been the one leading evacuation efforts. The one knighting Anakin, severing his padawan's braid and storing it away. He was not, and Anakin has very nearly given up any hope of creating a miracle, when Obi-Wan resurfaced on Rattatak, tortured but alive.

There was no such hope anymore. Anakin saw him dying, held his still body, he lit up the pyre. Obi-Wan became one with the Force.

Wasn't it why she was so kind again, he wandered. Was it possible for Obi-Wan to somehow, anyhow find a way to comfort Anakin even after his ultimate loss? That wouldn't be entirely out of character of his ridiculous too-Jedi-to-be-true Master. It was still him who asked for their bond to let it be, the Code aside…

The bond, Anakin realised. That continuos nagging at the back of his mind, bothering just the littlest more than he could withstand.

He was afraid to look, fairly certain that the bond's remains have eventually dissolved and it was newly emptied space calling for anything to fill the gap. Anakin remembered the bond as it blossomed between their minds, precious tiny thing rippling the Force beatifully. He didn't have a visual of it - the bond just was, as there is oxygen in the air. Whenever he needed, Anakin was able to ping it and feel the presence on the other side.

Then Obi-Wan died and the bond went mute.

Only the surrounding gentleness, calmness of the Force convinced him to search it once again. He prepared himself for every terrible outcome he could imagine at this point. There is nothing, like it was before they established the bond on the first place. There is darkness in his mind, ashes and rotting sweet sickness, creeping where was the light. There is some open crack and his days are coming to the end.

In truth, there were just sadness and longing and love and hope, and they absolutely did not belong to Anakin.

He squeezed his eyes shut and reach once more, but nothing has changed. The bond was singing, alight with emotions so powerful they began to trickle through Anakin's shields.

He drew in a sharp breath, pulling out into reality. The Force was still a veil of tender light awaiting, but Anakin had non of that. There were only shadows, growing in the corners of his mind, and the cold of burnt-out coals.

* * *
It was Ahsoka who found him, huddled on the floor. She paused, uncertain whether to approach someone so clearly tense, and decided against it. Even if it was her beloved Master in need to be comforted, she was not so sure she was the one to go. She was not at her best at the moment.

"I take it you already know," she asked, heading to the kitchenette. Fool mood or not, she was perfectly capable to brew them some tea.

Anakin nodded, not looking up from where he was sitting. He evidently has been meditating not long ago, and Ahsoka quickly guessed it didn't go well. So much for him trying to cope in a Jedi way, she thought bitterly.

She put a cup in his hands and sat on the floor as well. Anakin stared at the wisps of steam curling in the cold air, but she knew that he was paying attention to her every movement.

"I've just met them in the Healing Halls," she said. "Wanted to ask some painkillers for my headache. Figured it will take something stronger… maybe a night of actual sleep," she added half-jokingly. Night or better two. "I think he will be here very soon."

Her question, hidden behind careful words, was 'What do you want me to do?' - and she really hoped she didn't project it in the Force. By the look of this Anakin was even worse with the Force right now than he was with people around. His meditation did go bad, she knew. Like, Not Good bad. She came to him in a hope to find any consolation, but alas.

When this is over, she vowed, she will take her Skygue to the best gelaterie in the known galaxy and they will taste every flawour there. The sacred vow it is.

Anakin's face lit up a little, and she realised with a horror that that thought was projected. But he just raised his cup solemnly, and Ahsoka grinned, pleased with herself.

* * *
Obi-Wan took his time before asking for entrance. Staying outside Anakin's quarters he could hear light chatting - well, it was Ahsoka alone who was doing the talking, but her voice was light, borderline flirtatious. So she was either retelling some funny from her point of view clashing in the upper level or trying to pry a reaction really hard. That was a good sign. Judging by her expression earlier Obi-Wan was due to a great suffering.

He was about to ring a comm when there were steps and the door opened, revealing Anakin in all his menacing glory. They both stood still for a second.

Then Anakin reached forward, clasped a hand full of Obi-Wan's collar and shook hard enough to make him gasp. That was a quick fluid motion alltoghether, and then Anakin freed him, stepped up and enveloped Obi-Wan in a crushing hug like if he had just returned from the dead.

He was still a little sore after the surgery that returned his appearance, but the hug, the heat of Anakin's body and familiar smell of his quarters washed the pain away. Obi-Wan hugged him back and smiled for the first time since that awful night.

They parted when Ahsoka started to make a pointed noise, and Anakin moved out of the way, silent and calm despite the passion with wich he was holding Obi-Wan. Ahsoka closed the door behind them and stood, crossing arms and all but staring Obi-Wan down.

"Hope you are not expecting me being all octopus-like," she said grimly. "But anyway. Care to explain yourself, Master Kenobi?"

Obi-Wan raised an eyebrow at her attitude and looked at Anakin, but he only cocked his head, looking back with dark, guarded eyes and relaxed posture. He wasn't like Anakin Obi-Wan has been expecting to rejoin with, but his exact opposite.

"Don't look at him like he oughtta tame me for your sake," growled Ahsoka, and Obi-Wan recoiled from the poison in her words. Anakin just blinked at her. "He may be glad to have you back, but he wouldn't tell you. What possibly could you find important enough to do that to us?"

He sighed.

"To answer this I must know how much aware you already are."

"Not at all," she said. "I've seen you in medical. I don't even know how Anakin knew." They both turned to him, and Anakin hesitantly touched his head. Ahsoka frowned. "You mean your meditation? No one has told you?"

Anakin nodded.

Bewildered, Obi-Wan called for him in the Force. Their bond brimmed under his gaze, bright and strong, but he couldn't pass along it. There were shields between him and Anakin, and when Obi-Wan tried to look past them, Anakin let out a little pained sound.

"Don't do it again," Ahsoka said. "I told everyone, have they not warned you?" She stepped to Anakin, who was rubbing his temples miserably, and quietly sighed. "If he calls you first, it's okay. If he shields, don't do anything, it means he is already overwhelmed. And if I understood correctly, he only found out you being alive during his meditation not more than an hour ago." She gently took Anakin's hands in her own and pulled them down. "Hey, Skygue. Don't you think it is time to see healers? I bet Master Che is ready to go get us personally. Like a personification of love, life and vengeance in the flesh."

Obi-Wan chuckled and even Anakin managed a smile. But then he shook his head and turned back to Obi-Wan. There was a clear message in his expression - they will not leave this room till the end of the story.

@темы: продолжение следует, In the final hour

---

In the final hour, SW Deception-AU, Глава 1

Простыня, как водится.

Есть такой маленький бзик у билингвов и прочих полиглотов, когда начинаешь путаться в языках. Я так сейчас мучаюсь с русским и английским, причем самое неудобное для окружающих - что на английском-то мне и говорить не с кем. Поддерживаю уровень чтением и просмотром фильмов с оригинальной дорожкой, и все равно ни одного разговора без приступа асфиксии афазии не происходит. Но помилуйте, мон шер, как это по-русски сказать?!
Надо с этим что-то делать, подумала я и пошла писать фанфик на английском. KMP.

Во Вселенной "Звездных Войн" есть сериал по Клоническим войнам, где еще юный и прекрасный, но уже не гормональная истеричка Анакин Скауйокер причиняет добро и справедливость в лучшем стиле джедая Кеноби. В то же время джедай Кеноби в эпизоде s04e15 Deception фабрикует собственное убийство, ни слова не говоря своим падавану с гранд-падаваном, дабы их честная реакция продала трюк, и отправляется на миссию под прикрытием.
И ох сколько копий сломано в фандоме об эти каменные лбы, то есть, я хотела сказать, в попытках решить, прав ли Оби-Ван, суровый и необходимый, или Анакин, у обид которого есть обиды. Лично я Анакина люблю только в те полторы минуты post Palych, а юного Анакина можно любить вообще только ради Хайдена Кристенсена, редко когда кто играет настолько убедительно, что их с персонажем путать начинают.
Один из популярных тропов "ложь Оби-Вана и использование Эмоций Анакина ТМ толкнули Анакина на Темную сторону Силы". "Анакин не виноват, это все бездушные джедаи, отпинаем Кеноби в отместку" иногда следует, к счастью, не всегда. Мне лично захотелось поиграть на тему "Если бы Оби-Ван был действительно слегка неправ, но это был тот самый кирпич на голову, заставивший Анакина остановиться и подумать".

IN THE FINAL HOUR

Good is good in the final hour, in the deepest pit,
without hope, without witness, without reward.
"Doctor Who" s10e7 "Extremis"

Chapter 1. Casualties of the War

It was long ago that Anakin made piece with the knowledge that he is to never become a true Jedi. And he didn't want to. Not when being a Jedi means being capable to let go, among other things. His greatest feat has always been an inability to abandon a hopeless task, be it a podrace to win, a slave chip to get rid of or a sentient being to let them be. It was a quality the Jedi frowned upon, calling it greediness and telling Anakin was flawed because of it. Telling him to scratch it out of himself and to learn, speaking basic, to lose.

As if they haven't been praising him as their little stubborn undying hero all along.

Nevermind that he was that hero exactly because of all his unworthiness as a Jedi. He refused to take many hits hard as they were and thus made it out for far more times than anyone else could hope. He refused to submit his people to seemingly unavoidable death, and - guess what, they were alive.

He didn't want to become a casualty of this war in the name of something even remotely as unhelpful as Jedi Code. He was meant to be better.

Right until the death came anyway, and he was meaningless, and there was nothing except to cling to every little piece helping to stay afloat. In the end, if only thing saving him turned out to be the very same Code he despiced and resented for years, then so be it. He could live with a nasty uncomfortable feeling of shame and self-deceiving. This way, at least, he would live a bit longer than it'd take to find a way to follow Obi-Wan into the Force.

Following, he told himself, is always an option. But Obi-Wan would undoubtedly find it quiet inappropriate to rush things in such selfish manner. Anakin had some business to attend to. Like, to win a war that got his brother killed. To see a girl under their tutelage becoming the best Jedi Knight ever. To be anything and everything Padmé will ask of him.

Only then will he take his leave to make Obi-Wan truly regret his stupid and frankly offensive decision to die on them like he has done. It will be one grand speech and Anakin will make sure Obi-Wan didn't miss a word nor an ounce of Anakin's feelings on the matter. He was not allowed to go ahead; he was not allowed to go at all. Still, he did, he died in Ahsoka's arms, and Anakin brought his corpse back to the Temple, and they were all looking at Anakin waiting for a great eulogy, and he was just empty.

There was not a word left in Anakin's mind to be uttered. Not a single sound to escape past his lips. It all faded along the song of Obi-Wan's Force-presence, gone in the night.

And so, silently he took the torch and let the flame catch Obi-Wan in it's last embrace. Was it seen rude or emotionless or else, he didn't care, for there was only the pyre and the fact that, while it wasn't Anakin's corpse slowly reducing to the ashes, he felt like this and nothing more.

* * *
Days were coming and ending, and his voice hasn't returned as of yet. That was okay; he didn't want to speak to anyone. Simmering flame deep inside his chest hasn't lessened, but he thougth it to be about normal when you just cremated other half of your soul. Besides, it was of no use to be worried for himself in the whirlwind of actions the galaxy has set it's course on.

Any other time Anakin would be livid, he knew it with painful clarity. He would have been seeking his revenge in a bout of 'righteous' anger. He would have been fuming over escaping of the murderer and quiet possibly slipping down the edge of the Fall. Any other time he'd be alarmingly unconcerned towards such terrible perspective, but not now. Now, he couldn't take all Obi-Wan has been caring for and throw it away. Anakin is his brother's living legacy, and it is an honour he will uphold.

For the first time in his life Anakin came to understand just how someone who pledged themself to other's values is not diminished by their choice. It may seemed a burden before, an unwanted pressure. But as Anakin was fighting Dooku while the Festival of the Lights shone all around them, he thought back to endless hours of Obi-Wan's teachings, his calm demeanor and exasperated attempts to handle Anakin's haughtiness. All of that was inflicted on him with unwavering trust, and knowing that led Anakin into feeling not burdened but cherished. Believed in.

Unfortunately, a duel with your blood enemy was the worst place for any revelation of such magnitude, especially when you couldn't call for help. Chancellor saved and Count Dooku fleeing, it was still a good day. No one dead or hurting badly enough, the Festival has come to it's end and they were free to regroupe for safe passage home. It was regrouping when things went into hell, 'cause there was just no chance to miss Rako Hardeen amidst their rank.

* * *
Next Anakin opened his eyes, he was laying in a small cabin of his and Ahsoka, and she was sitting on the edge of his bunk, not exactly meditating. And she was furious, enough for it to be a little painful.

"Hey," she said. "Sorry, I'm trying to reign it in."

That was still new, how fast Ahsoka used to catch on his silenced manners, and while Anakin still hurt from whatever caused him to black out, he gathered his amasement and gratefulness and used them to wrap Ahsoka in warm. Gradually, she relaxed, and seething rage evaporated from her presence. She seemed just sad.

"You alright?" she asked. "Kix said, you were exhausted and only need some proper rest and meal, but… I can go find him, if anything is not okay."

That, Anakin thought, kinda summed it up. Nothing was okay, Obi-Wan was killed and his murderer was Master Windu's guest of honour thanks to whatever. And Anakin, who still couldn't say a word for the life of his, fainted right in the middle of probably one-sided but nonetheless heated discussion of what should have been a preliminary debrief only to be dumped on his equally worn-out Padawan. He briefly wandered if that was Mace's way to provoke him into speaking again.

He lightly patted Ahsoka's hand and then forced himself up. He was doing favour to no one laying around. Maybe he wasn't understanding what Mace and the Council were thinking but he was going to trust them to do their job.

* * *
Obi-Wan was frowning openly, confined in a small cabin waiting for Mace to visit him and, hopefully, bring news on Anakin's behalf. It was some time already and all this stress wasn't helping. Obi-Wan was tired of uncertainty.

Bless his gentle heart, Mace didn't even blink when Obi-Wan very nearly tripped over himself upon his arrival.

"Skywalker is fine," he said simply. "His medic claims general exhaustion and malnourishment as reasons for him to collapse, and he is resting right now."

Obi-Wan nodded.

"And everything else?" he asked tersely. "You know Anakin usually not a quiet type."

Mace scoffed inelegantly. He indeed knew it very well, what with witnessing many of Anakin's infamous outbursts from a close distance. The pleasure of being his practically CO - who could guess.

"We are all worried," he answered. "According to Tano, he didn't said a word since your very demise. And he really was silent at the funeral. If he will continue to refuse talking then Vokara has already asked permission to relieve him of active duty, 'at least' she said. I do hope it is not necessary. The loss of him as a General would cost a lot… Otherwise," Mace now was talking contemplatively, as if the thought has been bothering him for quiet awhile, "he is adjusting surprisingly well. Not a single time he couldn't reign his temper, and his Force-presence is actually bearable. I am not sure what to expect of him. For any other Jedi I'd say, good riddance, but Skywalker has never been a good example of Jedi."

"He is a greate one, Master Windu," Obi-Wan said - nearly snapped. That was getting too close to a home, he thought.

But Mace only glanced at him calmly.

"Yes, he is. But greatness has it's flaws, and Anakin Skywalker has plenty."

Obi-Wan deflated in the face of his acceptance. Breathing, he rubbed his forehead.

"Sorry, Mace. Didn't mean to be rude."

"You are nervous," he observed.

"More than I would like to admit. Jedi Knight he may be, but Anakin is my friend and I care deeply for his wellbeing. I knew it would make a bit the ordeal, and that is something I thought Anakin to be able to pass through in style." He slowed in his pacing, considering the situation all over again. "Jabiim and Rattatack - that was a real disaster, but Anakin triumphed throughout it all. I am very proud of him."

"We had our reasons to Knight him, Obi-Wan," Mace said with a hint of dry humour. "His persistence at dealing with you being a magnet for life-threatening troubles of all sorts was only one of them."

Obi-Wan couldn't help but laughed at well-deserved quip.

He was in trouble, indeed.

@темы: Оби-Ван Кеноби, продолжение следует, на английском, Анакин Скайуокер, мистика - сверхспособности, In the final hour, star wars

---

В последнее время не выключаю режим "только читать" - настолько загружена делами и, больше, мыслями. Но сейчас полегче, думаю один проект и планирую выкладку на АО3.
Проект не по "Шерлоку", там моя неизменная боль это КТС. Ещё при написании поняла, что выдаю оверриэкшн, и, как ни переделываю, ничего не выходит.

---

Это маленькая запись исключительно ради не-переноса дневника в архив. Будет время, верну настройки и внесу все новое.
#жизньидетвреальности #оффлайн #аутофолл

---

Каждая твоя смерть - 2; hurt/comfort, missing scene

Часть 2. Возвращает меня к началу

- Подожди, что? - изумился Лестрейд.

Шерлок пораженно моргнул, его взгляд заметался по комнате, будто он внезапно понял, что в комнате остаются другие люди. Джон в некоторой степени разделил его удивление, не ожидая возражений в этот момент.

- Насколько я знаю, - продолжил Лестрейд, коротко глянув на Майкрофта, - Королевский госпиталь уже готов его принять. И даже в этой больнице, как ни противно признавать, найдется настоящая палата и достойные врачи. Но Бейкер-стрит, в его состоянии?

- Умоляю, - саркастически ответил Джон. - Ты прошлый раз забыл?

- Ну да, было не слишком хорошо, но разве не важные обстоятельства...

- Хочешь рассказать это реаниматологам, выполнившим двойную работу?

- Джон! - Лестрейд торопливо взмахнул руками. Огляделся, покачал головой и сокрушенно продолжил: - Не спорю, что это важно для вас сейчас наладить отношения, но я видел людей с подобными травмами, и даже если бы не они, как же синдром отмены?

- Меня это и беспокоит! - выкрикнул Джон.

В наступившей неловкой тишине они уставились друг на друга почти смущенно.

- Что ж, - наконец, преувеличенно любезным тоном заговорил Майкрофт. - В сложившейся ситуации, как я понимаю, требуется взгляд со стороны. Могу я предложить, чтобы завершить эту, несомненно, необходимую дискуссию, учесть все аргументы? Шерлоку требуется квалифицированная медицинская помощь, которую он может получать в домашних условиях, и наш семейный врач готов временно переехать в Лондон. Что касается наркозависимости, - его тон сделался ядовитым, и Шерлок сардонически скривил губы в ответ, - я согласен с Джоном, что больницы предоставляют... слишком широкие возможности.

Джон закатил глаза на их маленькую демонстрацию братского взаимопонимания, но тем самым скорее попытался скрыть неприятное чувство, вызванное упоминанием другого.

Конечно, он редко на самом деле оказывал медицинскую помощь Шерлоку. Для обработки порезов и ссадин обычно не требовался ассистент; нечастые серьезные травмы все равно заставляли обращаться в учреждение. Лишь несколько раз Джон видел Шерлока в состоянии серьезного шока или отравления, когда оранжевое одеяло переставало быть просто шуткой; дважды - на грани; и было то утро, когда ни один доктор уже не мог помочь.

То есть, так он думал. И напоминал себе не забывать.

И все же... Другой врач.

- Ладно, - сказал Лестрейд, продолжая качать головой. - Я об этом пожалею, совершенно точно, но ладно. Шерлок, обвинений по делу о нападении и клевете тебе пока не предъявили. Производство и употребление наркотиков... - он вздохнул и наклонился к Шерлоку, - это дело забрали вышестоящие инстанции - и мы знаем, что это значит, но вот что я тебе скажу, парень. Я понимаю и ценю твою самоотдачу. Но пора тебе уже понять, что смерть - не способ заработать прощение. Скорее уж наоборот.

Он мрачно кивнул и протянул Шерлоку руку. Их рукопожатие вышло коротким и крепким.

* * *

- Отвратительно, - прокомментировал Шерлок.

Он неуверенно вышагивал по гостиной, водил пальцами по издырявленным обоям. Джону казалось, что комнаты привели в полный порядок, но Шерлок, конечно, подмечал все крохотные детали.

Засвистел чайник, и Молли, до того молча стоявшая у камина, поспешила на кухню. Порхнула мимо Джона прежней неуверенной девочкой-лаборанткой: Джон никогда ее такой не знал, но в самом начале оценил невысоко. Сейчас их отношения однозначными было не назвать.

- Ты ведь ей доверил свою дочь.

Тихие слова раздались над самым ухом. Яснее ясного: не для всех. Джон подавил яростное желание ударить в ответ и только повернул голову.

Шерлок отступил на короткие полшага. Настороженность, с которой он встретил улыбку Джона, была весьма красноречива.

- Шерлок? - позвала Молли. - Мне тут не помешает немного помощи.

Джон встал в проеме, наблюдая за ними.
Шерлок послушно доставал с верхних полочек нужные Молли банки и коробки - Молли легко наклонялась к нижним ящикам.
Он не слушал, просто смотрел, как они разговаривают. Обмениваются короткими репликами. Молли улыбнулась в сторону на какое-то замечание Шерлока. Шерлок бездумно придержал рукой дверцу шкафа, в которую Молли чуть не врезалась, выпрямляясь.

Как велика была разница с прошлым срывом Шерлока, когда Молли кричала на него в лаборатории Бартса, и Джон со смутным чувством разочарования понял, что и теперь она была посвящена во все секреты Шерлока, тогда как он был всего лишь инструментом.

- Нет, Джон, - резко сказал Шерлок.

Оказалось, они оба смотрели на Джона.

Шерлок поставил обратно заварочник и шагнул к Джону, жестом отстраняя вновь нахмурившуюся Молли.

- Джон, - повторил он.

Джон сбился со счета, сколько раз за эти дни Шерлок произнес его имя. Джон, Джон, Джон. Он что, пытался возместить всю молчаливую осень разом? Он не мог припомнить, чтобы его имя повторяли так часто... когда-либо. Чтобы это делал один человек.

- Да послушай же меня, наконец!!!

И он сам, и Молли подпрыгнули от неожиданности, но Шерлок не обратил внимания. Он схватил Джона за плечи, подтащил ближе и сам склонился, и в его отчаянии Джон машинально искал признаки нервного расстройства, но не нашел. Там были горе, страх и какое-то отчаянное, безрассудное стремление. Что-то Шерлок искал - и тоже не находил.

- Ты ничего не говоришь, - пробормотал он. - Что я должен слушать, свое имя на сотню ладов?

- Меня, Джон. Пожалуйста, просто послушай меня.

Хватка на плечах ослабла, Шерлок больше не удерживал его, просто касался. Он наклонился так низко, что еще немного - и их лбы соприкоснутся, и Джон вдруг вспомнил, как они искали следы мафии и его вырубили на железнодорожных путях, и Шерлок вот так же держал его, уговаривая сконцентрироваться и вспомнить.

Как же давно это было.

Закрой глаза.

Не отвлекайся, сконцентрируйся, это все здесь, все в твоей голове.

Попытайся представить каждую деталь, пока они свежи в памяти.

- Я помню, - сказал он. Осторожно отвел ладони Шерлока и заморгал, глядя на это: просто две человеческие ладони, удерживаемые другими двумя. - У меня проблема не с выбором, слушать тебя или нет. Я просто пытаюсь понять, что именно я слышу.

- Я не понимаю.

- А я не понимаю, как ты смеешь говорить мне слушать тебя, когда я так и не услышал от тебя ни слова правды.

- И что именно в произошедшем вчера осталось для тебя тайной? Я уже сам забыл, что по скольку раз повторил, но объяснил все! И ты говоришь, что слушал? - Шерлок помедлил. - Так что ты хочешь, чтобы я еще сказал?

- Когда ты получил видеопослание Мэри, тебе не пришло в голову выкинуть его к черту? - прямо спросил Джон.

Он был потрясен реакцией. Шерлок отшатнулся, глубоко рвано вздыхая, побледневший до полусмерти и содрогающийся. Молли испуганно ахнула, подаваясь к нему, забормотала что-то утешительное; Шерлок замотал головой.

- Выкинуть?..

- Да. Ну, предварительно можно было бы стереть данные и расколотить диск на множество осколков, но это уже дело вкуса. Мне просто интересно, тебе действительно не захотелось этого даже немножко?

- Конечно, нет, - выдохнул Шерлок.

- И тебе также не пришло в голову, что меня не от чего было спасать на этот раз? Да, признаю, когда мы познакомились, было не лучшее время, но что могло, по твоему мнению, случиться сейчас? Ты великодушно избавился от всех подрывников и снайперов, похитителей и поджигателей; так что, по-твоему, могло пойти не так? Что именно ты назвал самым важным делом в твоей карьере?

- Все, - сказал Шерлок. - Могло пойти не так, все, я это имею ввиду.

Джон насмешливо улыбнулся.

- В два года твоего отсутствия я не припоминаю, чтобы случилось что бы то ни было. То есть, исключая знакомство с Мэри, конечно.

- Не то что бы ты представлял интерес для проблем сам по себе, Джон, - жестковато сказал Шерлок. Он был еще бледен, но заметно успокоился, решив, что понял, к чему идет разговор. - И на второй же день моего пребывания в Лондоне тебя похитили, накачали наркотиками и подожгли, черт возьми! Мне жаль, поверь, мне действительно жаль, что из-за самого моего присутствия в числе живых ты подвергаешься опасности от совершенно незнакомых людей, но суть в том, что это не изменится. И я не могу. Джон, я не могу защитить тебя, когда не могу даже быть рядом!

Он был, вероятно, весьма доволен своей логикой, но Джон не мог решить, чего хочет больше - вбить эти слова в его говорливую глотку или же зевнуть со скуки. Он выбрал рассмеяться.

- Я могу привести тебе множество примеров, приятель, когда ты не просто не мог меня защитить, но намеренно подставлял. И множество примеров обратного. И каждый чертов раз это происходило потому, что ты просто не способен перестать лгать и манипулировать. Знаешь, что я думаю об этом "величайшем деле"? - спросил он намеренно обыденным тоном. - Ни хрена ты не спасти меня хотел. Тебе просто не нравится чувствовать себя виновным, зато вина и торжество правоты - слегка взаимоисключающие вещи. Скажи тебе Мэри свалить из города, уехать в свое семейное гнездышко, никогда больше не напоминать миру о себе и не трогать меня... ты послушал бы?

- Нет, - без колебаний сказал Шерлок. - Но не потому... что ты там перечислил. Просто Мэри никогда не сказала бы такого.

- Действительно, она же была такой предсказуемой.

Шерлок сморщил нос.

- Ну нет. И не в этом дело. Просто... мы с ней понимали друг друга, Джон. Пристрелить меня в ночи - да. Рассыпаться в сентиментальных мольбах? Не ее стиль. И, что более важно, - торопливо добавил он, - она правда любила тебя. Как умела, Джон. Она любила тебя. Если она не могла быть рядом и защищать вашу семью - она захотела бы, чтобы это был я.

- И почему же? - спросил Джон, и в его голове не было ни одной мысли. Ни одного предположения, что скажет Шерлок и как ему реагировать; он просто хотел услышать его.

Было так ужасно тяжело признаться себе, что он хотел знать мнение Шерлока. Кто только не рассуждал о смерти Мэри, какие слухи до него не долетали... Джон даже не собирался верить словам Шерлока, но фантазировать он устал.

- Если бы стреляли в нее, - сказал Шерлок, - я бы заслонил. Ее, тебя, Рози. Я уже делал это, и хотя, признаюсь, проще никогда не становится, я не перестану.

- Почему? - надавил Джон.

Он не стал напоминать о многолетних увертках. Ложь сейчас разведет их навсегда, и Джон знал, что Шерлок ясно это понимает.
Не сказать, чтобы такие мелочи его останавливали... Если что восхищало в Шерлоке всегда, вне зависимости от обстоятельств, это его храбрость, и Джон отчасти потому так ждал ответа, что знал: Шерлок ни за что их сейчас не пощадит.

Шерлок покачал головой, глядя с теплой нежностью.

- Никогда с первого раза не доходит, - пробормотал он. - Джон, это ты меня спас. Это долг, который я буду возвращать всю свою жизнь без единого колебания, потому что в ней не было никакого смысла без тебя, и я, поверь, знаю со всей определенностью - и не будет. Дай этому какое хочешь определение, мне все равно. Только не требуй от меня перестать возвращаться к тебе, ведь это единственное, что я сделать не в силах.

@темы: продолжение следует, молли хупер, Джон Ватсон, Грег Лестрейд, каждая твоя смерть

---

Каждая твоя смерть - 1: Post-TLD, hurt/comfort, пропущенные сцены

Между Кэлом Смитом и "Фэйт" Эвр Холмс они наконец-то становятся семьей.
Джен. Бесконечный, беспросветный джен, если не считать канонических пар. Не надо мне про этожесекс между ними двоими, пожалуйста.

Давно хотела написать, вот время и пришло.

Каждая твоя смерть

Часть 1. Заставляет сомневаться все больше

Джон уже знал, что эти часы будет ненавидеть до конца своей жизни.

Казалось бы, все завершилось благополучно. Сумасшествие Шерлока получило исчерпывающие объяснения, злодей разоблачен, справедливость торжествует.
И они - они с Шерлоком снова команда?

Он вспоминал, снова и снова, грохот, с которым распахнулась выбитая дверь. Испуганно забегавший взгляд убийцы. Облегчение на лице Шерлока - выкашливающего собственные легкие, бессильного поднять голову, но благословенно живого. Панику и замешательство людей.

Вспоминал, как цифры на мониторах приходили в порядок, будто характеризуя всеобщий переполох.

Шерлок был в порядке. Ничего ему не грозило.

...правда ведь?

Сейчас, глядя на него, Джон не был так уверен. Сложно было сказать, что больше досаждает Шерлоку - боль от ран (оставленных Джоном), ломка, последствия удушья? Он не жаловался и никак на намекал на желание отдохнуть, но весь вид его кричал о требующейся помощи. И все же, пока он не пожелал остановиться, шестеренки продолжали вертеться.

Должен ли был Джон вмешаться? Остановить допрос, распорядиться о медицинской помощи и об отдыхе?

Вы точно врач?

Он точно знал, когда Шерлок заметил творящееся с ним.

Даже спустя семь лет после их знакомства Джона поражал миг, в который внимание Шерлока обращалось к нему. Вся сила и скорость разума, занятого единственным вопросом: что такое человек перед ним, - это внимание казалось почти физически ощутимым, словно взгляд в спину в толпе, словно ощущение прошедшей мимо беды или короткая дрожь предвкушения. Так всегда было для Джона. Всегда - или так он думал.

- Джон, - сказал Шерлок.

Он моргнул, внезапно удивленный, и сосредоточился. Шерлок смотрел на него с тревожным ожиданием; ведущий допрос полицейский нахмурился и было открыл рот, но Лестрейд остановил его жестом; прислонившийся к дальней стене Майкрофт поднял голову, глядя на них с любопытством. Вся эта милая сцена - ради одного него.

- Джон.

Все произошедшее - ради одного него.

Бедного Джона Ватсона, так отчаянно нуждающегося во спасении... Шерлок действительно так думал? Одной дурацкой видеозаписи, неизвестно когда сделанной, оказалось достаточно, чтобы устроить такое.

Джон хотел верить, что это Мэри настолько хорошо изучила Шерлока и подобрала правильные слова. А Шерлок, в свою очередь, поддавшись привычке решать свои дела с драматическим размахом, не поскупился на усилия и в этот раз. Это была такая хорошая, правильная картинка, в которой все они были выписаны с любовным усердием и пристальной заботой.

Он хотел этого так сильно.

- Джон, - настойчиво сказал Шерлок.

На мгновение... одно маленькое, мимолетное мгновение... он хотел ответить. Как-нибудь пошутить в ответ, поинтересоваться самочувствием Шерлока, посмеяться над всей обстановкой, в которой они очутились, что заставляла их пользоваться такими обычными словами.
Подмазать безостановочный механизм людского взаимодействия, полузабытый и привычный, как форменная одежда с прошлой работы.

Это мгновение было хуже всего. Так легко было бы сделать шаг, вдохнуть жизнь в былую дружбу. Увидеть ухмылку Шерлока вместо кривой извиняющейся полуулыбки и позволить себе почувствовать себя нужным и важным.

Он хотел, чтобы все вновь имело значение, и ненавидел себя за это. Желание вернуться в старые-добрые времена было таким жалким, разве нет?

Последние несколько часов он слушал историю болезни, иначе он не мог это назвать. Смотрел на человека, за которого некогда был готов отдать жизнь, но было ли это равнозначным тому, чтобы отдать все, если жизнь и была единственным, что у него было?

Он был так одинок и столь многим ему обязан...

И не мог отрицать, что просил об этом.

Шерлок смотрел на него, подавленный и беспокойный, и Джон не видел больше, было ли это правдой. Раньше он поверил бы безусловно. Кинулся бы на защиту первый, рыча и лязгая зубами.

Наркотики? Вы вообще его знаете?

Все ждали, когда же Джон ответит, или когда Шерлоку надоест ждать, или когда Лестрейд вмешается и все это прекратит.

Это трюк.

Он должен был что-то сказать.

И в то мгновение, когда он решился заговорить, еще даже не зная, что скажет, Шерлок расстроенно вздохнул и отвернулся. Все пошло своим чередом, не завися от решения Джона, и простая эта мысль поразила его.

Ты мог выдать меня.

Мои действия тебе не понравятся.

Если бы не я, ты был бы с Мэри сейчас...

Я убил его жену.

Прости меня, Джон. Пожалуйста, прости меня.

Я был там. Я слышал.

Мой друг - Джон Ватсон.

Это моя первая и последняя клятва...

Потому что ты выбрал ее.

Прости, Мэри, трюк немного сложнее.

Это моя записка.

Вероятно, мы больше не увидимся.

Прости, я... твой... лучший друг?

И я клянусь вам троим...

Я недоумеваю, встречая любовь и глядя в глаза счастью.

Так что дайте нам несколько минут наедине.

Сантименты?

И мужчина, которого ты спас...

Кстати, еще раз прости меня за это.

Джон.

Майкрофт взглянул на часы и скучающе вздохнул, и это вырвало Джона из размышлений. Он огляделся, подмечая озабоченный и хмурый вид полицейских, усталый гнев Лестрейда и собственное тупое безразличие. И, наконец, открыто посмотрел на Шерлока: наверное, впервые за бесконечно долгое время.

Шерлок выглядел настолько же безразличным, насколько Джон себя чувствовал. Измученным, израненным, изнуренным до крайности. И все же ему, казалось, было плевать. Рассказ о преступлениях Калвертона Смита сменился ответами на вопросы полиции; затем другой рассказ; новые вопросы; еще больше; еще. Где-то посередине Шерлок рассказал, как просчитывал действия Джона и как модернизировал его трость, но Джон так и не понял, как Шерлок предсказал, что трость окажется подарком.

Как человек, не понимающий сути сентиментальности, мог настолько точно спрогнозировать все ее проявления?

Оказаться избитым до потери сознания входило в список его задач "Шесть чудес до обеда", и Джону не следовало бы удивляться, но он удивлялся. Ему следовало бы оскорбиться, что Шерлок счел его способным на подобную жестокость, но он не мог. Он все еще чувствовал себя способным продолжить, вообще-то.

Он поспешно разжал кулак.

Взгляд Шерлока метнулся в его сторону, и Джон поразился эмоциям в нем. Секундная заинтересованность, спокойствие, проскользнувшая под усталостью собранность. На мгновение нахмурились брови, и вот уже все прошло.

- Достаточно, - сказал он.

Через мгновение все пришло в движение: полицейские дружно посмотрели на Лестрейда, Лестрейд вздохнул и начал поворачиваться к Майкрофту, тот отлип от стены и выпрямился. Шерлок закрыл глаза. Секунду спустя он уже смотрел на Джона, и Джон не мог, не хотел верить тому, что видел.

Пожалуйста, пойдем домой.

Он смотрел так, как несколько лет назад после неудачи в Большой Игре; после Баскервиля; той глухой ночью... Ночью, когда они бежали, после которой все пошло наперекосяк, последней ночью, когда Джон еще умел ему доверять.

Как в слепую линзу иллюминатора маленького белого самолета, рейс Лондон - смерть в неизвестности, когда думал, что Джон уже ушел, уже не видит его.

Он встряхнулся, отбрасывая воспоминания. Время для них закончилось.

- На Бейкер-стрит, - распорядился он, продолжая смотреть на Шерлока. - Сейчас.

@музыка: Sherlock series 2: Stopped Lying Down

@темы: продолжение следует, Джон Ватсон, каждая твоя смерть

---

О Ведже Антиллесе и жанре "все умерли"

Читатель "Розы мира" на фикбуке пришел в Публичную Бету и начал исправлять ошибки. Возможно, хотел как лучше и даже намеревался исправить весь текст, не знаю. Выключила Бету на втором замечании.
Дорогой читатель, не обижайся. Лучше читай примечания к тексту.

* * *
Из новостей по другим фандомам. Листаю архив Звездных Войн в поисках интересного по серии X-Wing и вообще о Пронырах. Хороших текстов на эту тему мало, больше пишут про Скайуокеров, порно по седьмому эпизоду, сарказм с гениальными попаданцами... О Пронырах и особенно Ведже Антиллесе любят писать ангст. Глухой, непроходящий ангст, полный отчаяния, слез и тоски. Даже если у героев все хорошо, у них все равно все ужасно, просто они мужественно превозмогают.
Штука в том, что у Проныр и особенно Веджа действительно невеселая история. Весь мир - война, Галактика не умеет жить мирно. Всегда находится повод к новой войне, всегда кто-нибудь умирает, а выжившим приходится собирать себя по кусочкам и пребывать в ожидании очередной беды. У всех кто-нибудь умер или умрет. Сторонники предадут, друзья окажутся вдали или на другой стороне в гражданской войне, семья разлетится по свету, враги изобретут новое супероружие. Чума уничтожит полмира, уцелевшие вместо празднования победы и восстановительных работ - верно, опять нашли, за что воевать, кого убивать и за сколько продавать.
И среди этого кошмара живут - не выживают, живут! - простые разумные. Они не желают смерти никому, кроме злейших врагов, каких нельзя щадить; но мир таков, что либо ты - либо твоих.
Если бы вопрос стоял "либо ты, либо тебя", история Веджа могла бы закончиться раньше. Но за своих он сражается до последнего. Только постоянно проигрывает: они все равно умирают, а он остается. Он бы хотел поменяться местами, закрыть собой, спасти как угодно - но не выходит, когда можно только наблюдать.
И сколько текстов я читаю, везде канвой идет мысль, что он хотел бы умереть. И это неверно.
Комплекс выжившего не в том, что человек хочет умереть. Одна из причин, по которым он чувствует вину за то, что выжил, а остальные - нет, заключается в том, что он как раз хочет жить. Хотел в момент катастрофы и продолжает после. Ведь, если он не хочет, все заканчивается гораздо быстрее и печальнее, соображения долга или религиозного табу на самоубийство редко работают с настолько тяжелым настроем. Но, раз человек живет, успешен в карьере и личной жизни, у него много невероятно искренних друзей, он - эй - счастливо женат и воспитал двух дочерей, - очевидно, что он живой.
Но, да, невозможно отрицать, что до Йеллы он справляется с огромным трудом. Психологическое саморазрушение во всей красе, фактически попытка самоубийства открытым текстом: это было в "Игре Веджа", книге про взятие Корусканта. В момент "смерти" Коррана Хорна он срывает респиратор в комнате, вероятно заполненной смертельно ядовитым газом, и на попытку остановить реагирует мыслями ну и что. может, и лучше будет, если газ еще не выветрился.
Триггерная ситуация, умирает человек, не бывший ни близким, ни особенным другом; человек, с которым у него много разногласий, они непрерывно спорят о невиновности одного из лучших друзей и названых братьев Антиллеса, Тикхо Селчу. Человек невероятной храбрости, самоотверженный, умный и добрый, который вполне может послужить моральным ориентиром для окружающих, заботливый, искренний и сочувствующий. Человек, считавший Антиллеса хорошим другом; и преданный подчиненный, погибающий при исполнении приказа Антиллеса. Умирает человек - рождается легенда. Снова. И снова Ведж может только смотреть.
Все, что он делал, пытаясь отстраниться от людей и избегать этих потерь, оказывается бесполезной тратой времени. Окружающие не спрашивают, хочет ли Ведж их любви и верности. Просто остаются рядом - а потом уходят.
Опять и опять.
(Ага, иногда они возвращаются. Но, давая силы жить дальше, прошлого это никогда не отменяет).
И среди подобного ада он встает на ноги, продолжает бороться, выполняет приказы и вытаскивает людей на свет и на приличествующее им место. Выполняет свой долг; действует согласно собственным соображениям чести и совести. Каждое утро заставляет себя отодвигать ночные кошмары и делать, что нужно. Без конца.
И никогда - никогда - не плачет об этом.
Потом появляется Йелла, и в "Пилотах Адумара" - я не знаю, возможно, они специально так сделали, Стэкпол и Оллстон? Поняли, что эта спираль не бесконечна, и нашли только один способ, как все прекратить? Появляется Йелла, и Веджу приходится остановиться, замереть и подумать: что происходит и куда он идет.
И когда человек, сильнее всего страдающий от потери семьи и испытывающий самый сильный страх перед привязанностями, влюбляется в другого человека, осмеливается быть с ним и строит будущее вокруг их связи, все начинает налаживаться.
Все это время ему было нужно нечто живое. Дом и семья. Друзья и любовь. Дети. Будущее.
Отчаянное желание умереть и слезные попытки сдаться перед любым препятствием? - это о ком-то другом.

@темы: аналитика, Ведж Антиллес, фандом, социальное, жанр "все живы", неконструктивно по теме, x-wing, крестокрылы, самая сильная вещь во вселенной, star wars

---

Потом отредактирую, событийно-стихийно

Давно хочу написать что-то светлое, с прозрачно-спокойной атмосферой. Но нет, драме должно быть!
А сейчас думаю мысль именно по дрим-тексту. Писать совершенно некогда, хоть диктофоном пользуйся; но коллеги не поймут-с. Как бы там ни было. Заметки:
- "не из-за меня ее печали!"
- "первое время все полагали меня мертвым, потом я смог связаться с братом - требовалась его помощь"
- "твоя смерть разбила бы мне сердце"
- "это неприятная мысль, но мне начинает казаться, что все мы люди, даже ты"
- "он сделал все, что мог" he made his best это важно
И все это с Джоном - фокальным персонажем. Ох, пересмотр всего сериала грядет. Двадцать часов, не знаю, кому желать удачи.

---

TLD, Шерлок, тяжелая драма на грани дарка, завершенное

Я не могу назвать серию The Lying Detective своей любимой - это место прочно удерживает "Скандал в Белгравии", затем "Безобразная невеста", затем "Рейхенбах" пополам с "Клятвой", так что в общем зачете "Детектив" кое-как держится на четвертом-пятом, под настроение, месте.
Однако...
Это серия, к которой практически нечего прибавить. В ней очень много юмора, хорошего, на своем месте; и очень много напряжения, которое испытываешь, даже зная, что все будет хорошо. Но стоит только начать задумываться - и мороз идет по коже.
Над некоторыми вещами нельзя смеяться. Но не плакать же.

Самое холодное Рождество

Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и так же, если смоет край мыса или разрушит Замок твой или друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством; а потому не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе.

No man is an island, entire of itself; every man is a piece of the continent, a part of the main. If a clod be washed away by the sea, Europe is the less, as well as if a promontory were, as well as if a manor of thy friend's or of thine own were. Any man's death diminishes me because I am involved in mankind; and therefore never send to know for whom the bell tolls; it tolls for thee.

ДЖОН ДОНН

* * *

Ради Рождества - только и исключительно! - миссис Хадсон сделала Шерлоку чай. Точнее сказать, она позвонила и приказала составить ей компанию, потому что "в том ужасе, в который ты превратил мою квартиру, черт ногу сломит, а мое бедро мне еще может послужить. К тому же, у тебя нет ни одной даже самой простой гирлянды и камин не топлен!". В это Рождество Шерлок проигнорировал бы любые аргументы и обещания, но от Марты не было смысла таиться. Ей все было известно с самого начала, и Шерлок не мог позволить себе обидеть еще и ее.

Чай был исключительно хорош, но портил все рождественский пирог, который миссис Хадсон сделала традиционно огромным. К чаю она отрезала кусочки чуть больше утренних тостов и, выдав Шерлоку его порцию, красноречиво завздыхала, промокая глаза.

Пирог был божественный. Шерлоку кусок в горло не лез.

- Ты не беспокойся, милый, - ворковала миссис Хадсон, - кушай, и себе еще отнеси; а что останется, я отнесу к миссис Тернер, да, может, еще Грегори или Молли заглянут; а нет, так и не страшно, он же не портится. Удался он в этот раз, правда, дорогой? Налей себе еще чаю.

Сказав это, она тут же сама налила Шерлоку полную чашку, поставила заварочник и предсказуемо начала всхлипывать.

Только и исключительно ради Рождества Шерлок заговорил с ней: потом припоминал, о какой ерунде беседовали, и старался удалить, но все без толку. Так и запомнилось: дурманная слабость, насыщенный вкус выпечки, бессмысленная трескотня и пустые, машинальные объятия, когда часы пробили полночь.

* * *

Он поднялся в квартиру, встал на пороге, оглядываясь и вспоминая, на самом деле - ожидая, чтобы перестало кружить голову. Едва теплился свет, бросая множество теней по углам; с каждой стены, с каждой достаточно крупной поверхности смотрели на Шерлока бесчисленные Калвертоны Смиты. Кругленькие нарочито ассимметричные лица, насмешничающие, ехидные, комично расширив глаза, раскрыв желтозубый провал рта в театральной ухмылке, они следили за Шерлоком неподвижными водянистыми глазами.

Стало мерзко. Правильно миссис Хадсон не поднялась.

Нехорошо.

На кухне было дымно и парно, конденсат забил легкие с первым вздохом, и Шерлок с руганью бросился выключать, гасить, снимать, проветривать. Камин не топлен, ха, скажите спасибо!

Сладость в горле не исчезала, встала комом; покончив с кухней, Шерлок замер посреди своей новоизбранной Terrafirma, свесив голову и руки; понял, что сам готов свеситься, хоть с хребта, хоть из петли; вернулся в гостиную.

Кэл Смит глядел на него подбадривающе, заговорщицки; таращил пустые бледные гляделки и кривил насмешничающий рот.

Только когда вонзилось в кожу, вдавилось, впилось, - тогда, наконец, стало легче. Самую малость, но все же он смог вздохнуть; сел в кресло, расслабился, настраиваясь. Мягко запульсировало в висках: на три счета, плавно, нет, еще плавнее... Закружилось.

Он никого не ждал; не хотелось видеть и не звалось, хоть и свербело все время - что тебе стоит? Да ничего не стоит, все, что можно, уже отдал или отобрал. Ничего. Ничего. Но пульсировало, стучало: на три счета... квадрат, квадрат, балансе... Нужно - с балансе, но, раз не хочешь, - ладно... На три счета.

Как примитивно.

Против воли, его передернуло. Вспомнились, как наяву, нежеланные прикосновения. Хуже, чем к нему, - к Джону. К Джанин. Истекающий патокой голос и затуманенный жадностью взгляд, упершийся, очерчивающий: мое. Потом - наплевать... Сам придешь, приползешь, как миленький.

- Веселого Рождества, - процедил он, сжал пальцы на подлокотниках. - Али мало?

Вы можете лучше. Кому знать, как не мне? Вы не стараетесь, Шерлок Холмс. Уцепились за свои ничтожные заботы и переживания и думаете, что они вас делают - ха! - человеком.

- Пуля в лоб хотя бы сделала вас меньше похожим на рыбину.

Магнуссен мелко засмеялся, поклонился, будто снимая шляпу. Ценитель юмора! Ценитель. Кол-лек-ци-о-нер. Экземпляры собирает редкие, уникальные...

Джим Мориарти кивнул и тут же - запрокинул голову, растягивая губы:

Бесценные.

Едва и не мурлыча, обошел Шерлока, пристроился у камина: руки в карманах, лицом пьянее Шерлока, довольнее Магнуссена.

Да, Шерлок, дорогуша, тут ты прав. Я вот заплатить так и не смог. Что? Какой водопад? Не смеши меня, мииии-лый! Ты и в Швейцарии никогда не бывал. И я не бывал, а, может, стоит: со здоровьем там чудеса творят, истинные чудеса, попробуй как-нибудь, а то давай - вместе махнем? Добраться проблемы нет: выбирай любую крышу, Шерлок, весь Лондон наш!

- Как тебе это удается, - прошептал Шерлок. Дыша тяжело, загнанно, сверлил Мориарти взглядом, а Мориарти знай напевал, король вальсов и компьютерного кода. Кода. На три счета, еще раз, повтор и кода!

Ты уже знаешь ответ, Шерлок. Я - другой ты! Другой ты!!!

- Извини, - огрызнулся он, - инициалами не сошлись.

Сказал - и осекся.

Знал: стоит всего лишь повернуться. Чувствовал ее присутствие все так же остро. Но Шерлок не хотел ее видеть; кого угодно, но не ее. Не ее светлые волосы; не ее глаза, в которых всегда любви было поровну со злостью, а сочувствия - с подначкой. Не ее лицо, всегда с этим мягким выражением на нем. Однажды она смотрела иначе, с незнакомой сухой решительностью, и Шерлок тогда все испортил, снова, но не в последний раз.

Фокус не так прост.

Не глупи. Если это и фокус - он твой, меня здесь нет, Шерлок. Я мертва, и мой прах похоронен.

- Из-за меня.

Она согласилась мгновенно, с легкой усмешкой, разве что не подмигивая. Фокус удался; хороша шутка, правда же?

А теперь ты пытаешься убить себя, но так вяло, что я в сомнении. Ты пытаешься наказать человека, причинившего боль твоему другу, или просто не продумал план до конца? Ну, прости, прости, пожалуйста! Не обижайся. Расскажи мне. Давай, Шерлок, ты же знаешь: мне ты можешь доверять.

* * *

- В конце концов, - сказал Шерлок, - если я успею умереть, это будет попросту справедливо.

Нет. Не допускай мысли, что это не сработает. Джон придет. Ты знаешь его; может, ты не разбираешься в человеческой натуре, но если есть что-то, что тебе точно известно, вот оно: Джон будет там.

Да, Шерлок. Правда, он может опоздать, его могут задержать пробки, люди Смита, твой сверхопекающий брат. Или он может решить идти медленно, не торопясь поднимется по лестнице и без охоты постучит в дверь, когда твое сердце, дорогуша, стучать уже перестанет. Джону не привыкать приходить слишком поздно, не так ли?

Но мистер Холмс, определенно, готов к подобному повороту событий. Посмотрите на него; взгляните же. Он совсем не прочь быть наказанным.

О, Шерлок, бедняга, ты так устал. Готов был двигать горы, но стоило Джону выпнуть псину на мороз, и ты уже покорен судьбе.

Он распахнул глаза, моргнул, прогоняя хищно застывшие образы, но лишь зря потратил усилия: рядом не было никого. Только тени шелестели в углах, сотрясая шторы и кривую клинопись нот на ветхой бумаге. Он мог поклясться: только что звучал этот голос, ненавистный глас безумца, напевающего не в лад.

- Это Чертоги или вы галлюцинируете? - тихо спросили из теней. Голос без радости или удивления, безжизненный, от него заметалась пыль в воздухе и затрепетали листья плакучих ив над могилой. - Вы знаете правду или уже забыли, что это такое?

- Женщина, вознамерившаяся лишить себя жизни, находит смелость говорить о правде, - парировал он. - Почему вам нужно смириться со смертью раньше, чем с честностью?

Лицо ее дрогнуло: то ли в улыбке приподнялись губы, то ли непреходящая тоска на мгновение сменилась разочарованием. Шерлок дрогнул тоже. И в узнавании - уж он-то знал, помнил еще... - и в отвращении к самому себе.

- Простите, - сказал он. Отвернулся, не в силах вынести понимание в ее глазах; выругался, почувствовав колючее в отяжелевшем теле.

- Конечно, прощаю, - мягко сказала Фэйт из-за его спины; бог весть, как оказалась там - он уже ничему не удивлялся. - Если вы пообещаете мне, что спросите об этом его.

- Как я могу? Что бы я ни сказал, я всегда делал только хуже. Джону не нужна прямота. Я уже не знаю, что ему нужно.

- Вы были терпеливы столько лет. Осталось так мало, и вы сдаетесь? Неужели вы уступите Калвертону Смиту, лишь бы не потревожить Джона Ватсона?

Он застонал, откидываясь в кресле, и закрыл глаза. Ее рука непрошенным прохладным прикосновением скользнула по векам, и подумалось: к черту, к черту, я уже ничего не знаю и ничего не могу, я не могу даже прогнать эту настойчивую тень, о, оставьте же меня в покое, наконец!

Каркнул Ворон: "Никогда"!

- Чертоги, - проговорил он вяло. - Метод визуализации дает сбой, когда химический дисбаланс не позволяет правильно использовать мнемонические приемы, и техника эйдетизма... выходит из-под контроля. Зрительные образы становятся навязчивыми... Фосфены, галлюцинации... называйте как угодно.

Цена гениальности? Нет, уже уплачена. Всего лишь последствия его собственной глупости.

- Я не могу обещать, - решившись, продолжил он. - Я готов пойти до конца, и все уже подготовлено, машина завертелась. Может быть, потом, если он все же простит меня... тогда я скажу. Но не требуйте большего.

- Я требую только одного, - ответила Фэйт, ее пальцы зарылись в волосы Шерлока, и кожу закололо, запекло.

- Чего же?

Спасите Джона Ватсона.

* * *

Он рывком сел, продираясь сквозь нахлынувшую темноту и сырость в легких. Отвратительный липкий озноб дрожал в захолодевших мышцах, и вода заливала глаза. Рядом топтался Уиггинс, смотрел со страхом и презрением, уж было готовый колоть адреналин. Шерлок откашлялся, смахнул с глаз мокрые волосы.

- Сколько? - прохрипел он.

- Понятия не имею. Час ночи, сами мне скажите, сэр!

Он попытался оценить, но даже навскидку сообразить не мог. До Уиггинса дошло; выразительно закатывая глаза, он вздернул Шерлока на ноги, швырнул полотенце и показал куда-то на ванную и спальню. Мол, откачать откачал, а дальше ты сам, твоя милость.

- Спасибо, - сказал Шерлок. И понял, что вот этим напугал Уиггинса по-настоящему.

Спустя вечность и бесконечные футы пространства - дом миссис Хадсон нравился Шерлоку, обычно, своей лабиринтообразной непредсказуемостью, но не в этот раз, - он свернулся среди одеял и устало уткнулся в подушку. Не отпускало; в голове вертелось эхо голосов, и вспыхивали ожоги, оставленные прикосновениями призраков.

- Я справлюсь, - беззвучно прошептал он. - Мэри, вот увидишь...

Никого не было рядом, чтобы ответить; думая об этом, Шерлок проваливался в тяжелую, беспокойную дрему. Там шелестели плакучие ивы и мерцала, текла над неподвижной водой мелодия: то ли свадебный вальс, то ли далекий перезвон колоколов.

запись создана: 11.03.2017 в 04:03

@темы: Шерлок Холмс, завершенное, Эвр "Фэйт" Холмс, дарк

---

Пост-TLD, AU, завершенное

Размышления, предупреждения, etc.

При всех моих раздумьях насчет Джона... После "The Lying Detective" я не могу передумать. Джон в TFP - это Джон, волшебным образом принесенный прямиком из пред-Рейхенбаха. Никаких последствий. Это не человек, переживший трагедию и прошедший катарсис, - это персонаж, которого довели до логического финала и затем вдруг решили продолжать использовать. Он ничему не научился и ничего не понял. В TFP он двумерен.
Но Джон в TLD... Это человек-катастрофа. Серьезно, с первой серии до TLD это экранизация той самой метафоры о катастрофе, от которой не можешь оторвать глаз. Ты смотришь на поезд, который вот-вот слетит с рельс, на готовое рухнуть здание, на подожженный запал. Знаешь, что случится, и все же не можешь перестать смотреть. И TLD - кульминация.
Дальше должно быть что-то. Что-то еще. Мир, выстраиваемый на руинах, или погребение. Но они просто поставили поезд обратно на рельсы, как ни в чем не бывало, и попросили поверить. После великолепной в масштабе и глубине своих метаморфозы Шерлока - это невозможно. Ребята, вы же обожаете рекурсии, так в чем дело?..
Я не могу перестать придумывать сюжеты. Вот один из них.

Джен, повседневность, драма, разнонаправленные любовь/ненависть, дети в кадре. Местами текст изобилует ошибками, это не авторская неграмотность.
Я готова к обвинениям типа "она слишком умная для ребенка", но замечу, что в моем детстве уже были компьютеры ПентиумII, на которых windows'98 постоянно вылетал в DOS и синий экран смерти, и я пяти-шестилетняя с этим как-то справлялась, 8-битные игрушки и 3D-игры девяностых - великий мотиватор - ума не приложу, на самом деле, как, но было. Так же я справлялась и с письмом посредством вордпада. И да, при всех детских проблемах с почерком, для сочинения письма на компьютере значение имеет лишь грамотность. И нет, я не гений, даже близко нет. Не дай Моффат =))
Кроме того, отношения современных детей с их гаджетами... Да к черту.
Пост-TLD, события TFP учитываются частично.

Семилетняя Рози Ватсон пишет сообщение Шерлоку Холмсу. Она думает, что ее дело - самое интересное из всех дел мистера Холмса. Она только не уверена, что поступает правильно, обращаясь к человеку, о котором ее па говорит: "Он убил твою мать".

Роза мира

"Папка «Исходящие» - 1895"

От кого: Джон Х. Ватсон < [email protected] >
Кому: Шерлок Холмс < [email protected] >

Дорогой мистер Холмс,

пожалуйста, никому не говорите о моем письме. Мой па очень расстроится, если узнает.
Мое имя Рози, и я ваша крестная дочь. Я не очень это понимаю, но тетя Молли говорит это значит, что я могу спрашивать о чем угодно, и крестные должны ответить.
Мистер Холмс, моя мама умерла, когда я была маленькая, и я ее не помню. У нас нет фотографий, но тетя Молли показала мне свою, и я думаю, что мама была очень красивая. На этой фотографии есть еще мой па, тетя Молли, бабушка в большой красивой шапке и человек одетый как папа. Тетя Молли говорит, что бабушку зовут Миссис Хадсон, она старенькая и живет в центре Лондона. И я не должна спрашивать папу о том человеке, потому что это Вы.
Па Вас очень сильно не любит и всегда выключает телик, если Вы на экране. Он говорит, что Вы убили мою маму.
Па думает, что я не знаю, но я просто врунишка. Я слышу, как он разговаривает с мамой, когда думает, что я не слышу. Но это не так. Он говорит с мамой все время. Но мама ничего не говорит, только папа.
Он всегда говорил мне, что Вы убили маму, но вчера в ванной сказал маме "Мэри, может быть, он не тот человек который стрелял. Но это был его выстрел, его пуля. Он должен был умереть, а неты."
Потом он заплакал.
Мистер Холмс, я очень хочу научиться говорить с мамой. На фотографии Вы все обнимаетесь и смеетесь. Папа и тетя Молли никогда не смеются а мама умерла. Папа не любит, когда я спрашиваю. Тетя Молли только грустит. Я играла с ее телефоном и нашла Ваш твиттер и почту. Вы детектив и решаете дела, поэтому я подумала, что Вы можете взять мое дело. Я думаю оно интересное.
Что случилось с мамой? Почему Вы должны были умереть? Мама умерла или нет? Как мне научиться с ней говорить?
Даже если мое дело неинтересное, пожалуйста, возьмите его все равно.

С лучшими пожеланиями
Рози Ватсон.

*

"Папка «ВАЖНО!!!» - 1(2)"

От кого: Джон Х. Ватсон < [email protected] >
Кому: < [email protected] >

Игнорируй это.
Нет, позволь мне высказаться яснее. Не вздумай считать это поводом вмешаться. Не пытайся так же использовать Молли.
Я поговорю с дочерью и все ей объясню. Это не твое дело.

*

"Папка «Спам» > фильтр "[email protected]" - 1(18)"

От кого: Шерлок Холмс < [email protected] >
Кому: Джон Х. Ватсон < [email protected] >

Джон, прошу тебя.

- ШХ

*

"Папка «Спам» > фильтр "[email protected]" - 2(19)"

От кого: Шерлок Холмс < [email protected] >
Кому: Джон Х. Ватсон < [email protected] >

Пожалуйста. Она права. Ты знаешь, что она права.

- ШХ

*

"Папка «Спам» > фильтр "[email protected]" - 3(20)"

От кого: Шерлок Холмс < [email protected] >
Кому: Джон Х. Ватсон < [email protected] >

Береги себя.

- ШХ

*

Вы действительно желаете удалить все содержимое папки? Подтвердить/Отменить
В папке "Спам" нет сообщений.

*

Сообщения > Майкрофт (200)

Ты можешь на основании слов Розамунд потребовать психологического освидетельствования в рамках защиты детства.

Знаю. Не могу.

Ты знаешь так же, что это действительно опасный симптом.

За все время нашего знакомства Джона нельзя было назвать психически здоровым человеком. Почему это начало беспокоить тебя сейчас?

Меня беспокоишь ты. Так было всегда.

Ты ни на мгновение не задумался, отправляя его ко мне в госпиталь.

Ничтожная попытка, Шерлок. Ты всегда игнорировал опасность, угрожающую тебе, но теперь речь идет о твоей крестнице.

Остановись на этом.

Разве данная тобою клятва не была адресована троим?

Майкрофт, остановись.

Мы оба знаем, брат мой, что будет, если ты не решишься действовать, а потом выяснишь, что это и было ошибкой.

Хватит, пожалуйста!

Хорошо. Если ты передумаешь, скажи только слово. Обещаю, я не оберну это против тебя.

Я знаю.

Откуда бы.

И, Майк, спасибо. Я действительно ценю.

Все для тебя.

Не зови меня так.

*

Шариковой ручкой на листе писчей бумаги:

"Дорогая Рози,

я сожалею, что твое письмо увидел твой папа. Возможно, немного позже я научу тебя, как вести секретную электронную переписку с чужого устройства. Пока же: любые вопросы задавай тете Молли, она передаст их мне. И зови меня Шерлок.
Я не знаю, что именно рассказал тебе отец. Возможно, ты не найдешь ничего нового в моем письме, но все же прочти его, пожалуйста.
Рози, я очень виноват перед твоей семьей. Я не убивал твою маму. Я очень сильно любил ее и был бы рад умереть вместо нее. Так вышло, что я разозлил одну женщину (она никому больше не причинит вреда, не волнуйся об этом), и она выстрелила в меня. Твоя мама раньше меня поняла, что происходит, и закрыла меня собой. Так она погибла. Потому что я был слишком глуп и слишком медлителен. Если бы не это, Мэри была бы жива. Если бы не я, твоя мама была бы сейчас с тобой и Джоном, поэтому твой папа винит меня. Это - правда. Я пойму, если ты теперь тоже возненавидишь меня.
Мне так же ужасно жаль сообщать тебе, что ты не сможешь поговорить с мамой. Ее нет. Просто Джон так сильно скучает по ней, что представляет, будто Мэри все еще с ним. Все еще с вами. Я не советую тебе поступать так: это сделает тебя несчастной, а я точно знаю, что Мэри хотела видеть тебя счастливой. Ты можешь поговорить с мамой на ее могиле: это специальное место для разговоров с теми, кто умер. Но в остальное время постарайся думать о чем-нибудь другом. О вещах, которые радуют тебя, нравятся и вызывают смех. Твоей маме это понравилось бы.
Молли права: у тебя есть право ждать от меня ответов на любые вопросы. Пожалуйста, задавай их. Все, что ты делаешь, мне интересно. Спрашивай Молли. Пиши мне. Если захочешь и если получится - звони. В любое время, когда сочтешь нужным, я всегда отвечу.

Твой крестный отец,
Шерлок Холмс

P.S.: для семилетнего ребенка ты написала очень хорошее письмо. Но тебе стоит уделить внимание запятым и пробелам. "Телевизор" сокращенно пишется "телек". Или "ТВ". На миссис Хадсон на фотографии шляпа, а не шапка, - это разные головные уборы.

- ШХ"

*

"Папка «Исходящие» - 617"

От кого: М. Хупер < [email protected] >
Кому: Шерлок Холмс < [email protected] >
Тема: это Рози

Дорогой Шерлок,

большое спасибо за твое письмо. Мне хочется оставить его себе, но я понимаю, что па найдет его и расстроится еще больше. Тетя Молли обещала спрятать письмо для меня.
Мне не нравятся запятые. Почему телек? Велосипед это велик.
Папа сказал тоже самое про маму и тебя. И еще сказал, что маму искали плохие люди и нашли и за тебя. Я думала, что поняла, а теперь не понимаю. Плохих людей было много? Плохая женщина тоже искала маму? Почему тогда она стреляла в тебя? Почему маму искали? Почему мама спасла тебя и умерла? Я спрашиваю об этом и за того, что папа назвал это странным словом. Я не запомнила целиком. Оно про ответы. Что мама умерла "без ответов". Что это значит?
Тетя Молли думает, что я на тебя обижусь как папа. Я еще не решила.
Ты красиво пишешь! А я пишу "как курица лапой" и левой рукой. Все кривое и смазанное и рука всегда грязная. Ты правша, да? Я хочу вырасти высокой как ты, но все говорят, что я буду как папа. Ниже тебя и с куриной лапой! Или как мама: ниже и красивей вас обоих.
Пожалуйста, пиши мне.

С лучшими пожеланиями,
Рози Ватсон

*

"Папка «Исходящие» - 1895"

От кого: Джон Х. Ватсон < [email protected] >
Кому: Шерлок Холмс < [email protected] >
Тема: Не твое дело

Послушай, ты можешь считать себя умником, но я знаю свою дочь. Она использует твои выражения. Твои словечки. Она стала писать настолько грамотнее, что все учителя удивляются; и, черт подери, она пытается копировать твой почерк!
Проклятье, Шерлок, я думал, что ясно выразился!
Я жалею, что был твоим другом. Что вообще знаком с тобой. Плевать на Мориарти, на всех них, мир существовал как-то раньше и продолжил бы это делать без тебя. Ты спросил, не жалею ли я о твоем возвращении? Нет! Дай мне изменить прошлое, и ты отравился бы той чертовой пилюлей!
От тебя одно зло. Я не позволю причинить его моей дочери.

*

"Папка «ВАЖНО!!!» - 36"

От кого: Шерлок Холмс < [email protected] >
Кому: Джон Х. Ватсон < [email protected] >
Тема: RE: Не твое дело

У твоей дочери есть имя.

- ШХ

*

Сообщения > Грег (200)

Ты занят?

Дела отлично, спасибо, что спросил. Рабочий день в разгаре, но ничего срочного. Все в порядке?

Я думаю... Возможно, мне нужна помощь.

Вот это странно. Я скорее бы ожидал такого от Шерлока.

Мы можем не говорить о нем?

Если ты признаешь, что нуждаешься в помощи, то нет. Джон, ваша переписка перлюстрируется; мы *не можем* игнорировать прошлое.

Вы. Я прошу тебя, не твоего приятеля.

Пошел к черту.

*

Новая беседа:

МХ: Это излишне. Грег, я не в обиде. Джон, я должен подтвердить: все контакты Шерлока находятся под контролем, особенно, когда речь о вас двоих.

ДВ: С какой стати? Нас ничто более не связывает - вот, что я хочу донести до мнения твоего брата!

МХ: Перестаньте думать только о себе. Вы меня не волнуете. Шерлок - да.

ДВ: Иными словами, ты рад его поощрять.

МХ: Как угодно; формулировки не важны.

ГЛ: Важны, Майк. Может, не для Джона "Я крутой писатель, плевать на чужие чувства" Ватсона. Для нас.

ДВ: Черт возьми, Грег.

ГЛ: Заткнись, Джон. Ты ничего не знаешь. Ты отказался, помнишь? Заткнул уши и попросил тебя не беспокоить. Прошло шесть лет, ты многое пропустил.

ДВ: Давай, удиви меня. Кто еще умер?

Грег покинул беседу.

МХ: Джон, говоря о помощи, которая Вам нужна, у меня есть большой список врачей, справлявшихся с проблемами хуже Ваших. Вам это ничего не будет стоить, кроме, разве что, гордости. И я согласен с братом. Розамунд - хорошее имя.

Беседа закрыта.

*

Сообщения > Шерлок (200)

Срочно в Ярд! Это о Рози.

Входящий вызов: Шерлок

- Что?!

- Спокойно. Ее осматривает врач, но, кажется, девочка в порядке. Как я понял, она подошла к патрульному с просьбой привезти к нам. Мы не можем связаться с Джоном.

- Она должна была быть в школе, а Джон - не знаю, он проводит выходные по-разному. Может находиться в метро. Майкрофт?

- Вне себя, трясет соглядатаев. Есть отчет врача: физическое состояние хорошее, она только переволновалась. Стелла делает для нее чай.

- Я понял. Три минуты.

Вызов завершен.

Входящий вызов: Джон

- Шерлок, что стряслось? Я был в метро, и тут шквал сообщений, Роуз в порядке?

- Роуз?

- Заткнись. Что там?

- Она в порядке. Еще не знаю, я в пути. С ней весь отдел. Где ты?

- Бегу от Сент-Джеймс. Ох. Стой. Стой, я, кажется, тебя вижу.

- ...Джон.

- Ты. Ты выглядишь. Боже.

- Не совсем.

- Нет, ты выглядишь ужасно. Почему?

- Я... Это не важно. Рози, Джон.

Вызов завершен.

- Да. Я... я справлюсь. Спасибо.

- Джон...

- Не надо.

*

"Папка «Исходящие» - 1895"

От кого: Джон Х. Ватсон < [email protected] >
Кому: Шерлок Холмс < [email protected] >
Тема: Прости

Я думаю, ты уже знаешь. Ты ведь знаешь, верно? Тебе должны были рассказать.
Роуз не могла успокоиться до самой ночи. Господи, Шерлок, я и не подозревал, как сильно она тебя любит. Теперь она отказывается говорить со мной. Что там, никто не хочет говорить со мной, и я понимаю. Я облажался. Опять.
Хуже всего, что я не могу забрать свои слова обратно. Я хотел бы, но вот в чем проблема: я был искренен и продумал каждую букву. Такие вещи нельзя исправить.
Боже мой. Она всего лишь хотела тебя увидеть. Составила такой план, сбежала из школы, ускользнула от наблюдателей, ушлая девчонка. Если бы тот патрульный отвел ее сразу к тебе, а не повез в Ярд, я бы так и не узнал. Такая мелочь.
Я не должен был прогонять тебя. Нет. Я не знаю. Я просто ужасен, да? Если с ней все было в порядке, ты не был нужен там; я не собирался менять свое мнение только потому, что чуточку перенервничал. Я действовал логично, так?
Знаешь, что самое плохое? Я не должен это писать. Не должен. В твоем состоянии слова имеют значение, поэтому, пожалуйста, если ты не уверен - не читай. Черт, Майкрофт, не позволяй ему.
Я все еще ненавижу тебя.
Вот. Я это сказал.
Я не могу. Шесть лет. Шесть лет я провел, закрывая глаза на правду, и винил тебя в смерти Мэри, как будто кто-то мог заставить ее вести себя разумно. К черту, она и повела себя разумно. В любом случае, ей хотя бы не было за себя стыдно. Можно только позавидовать. Знаешь, что? Она пропала. Я не вижу ее, больше нет. Не знаю, почему; может, ей я тоже, в конце концов, опостылел. Шесть лет - шутка ли. А до того еще годы, когда я винил тебя в чем только мог. Если посчитать, Шерлок, лишь первые полтора года были нормальными.
Я все еще думаю, что наша "дружба" была ошибкой. Если бы не я, ты мог стать счастливым. Кто знает, может, та пилюля и не была отравлена.
Конечно, ты знаешь. Она была, да?
Ты бы ни о чем не жалел.
Что за счастье, Шерлок, ни о чем не жалеть.

*

"Папка «ВАЖНО!!!» - 38"

От кого: Шерлок Холмс < [email protected] >
Кому: Джон Х. Ватсон < [email protected] >
Тема: RE: Прости

Джон.
Я буду в порядке. Это всего лишь приступ, ничего больше. В моем возрасте и с моим жизненным опытом это было всего лишь вопросом времени. Его спровоцировал не ты.
Это были тяжелые десять лет. Я хочу рассказать тебе о них. О том, что было в Европе (не только в Европе, но там было тяжелее всего). После я не мог встроиться. Мэри очень помогла мне. Мы должны были ненавидеть друг друга, но не захотели. Мэри помогала мне, а потом ушла, как и появилась - без спросу; забрав все, что едва создала.
Но она оставила Розамунд.
У меня есть младшая сестра. Я никогда не смогу вас познакомить; мы едва видимся, и это ужасная история, на самом деле. Она - худшее во мне. Я - лучшее в ней.
У меня есть Молли. Точнее - это я у нее. Не могу описать. Но мы разобрались в своих отношениях, и, хотя мы не пара, ты бы нас видел. Грег дразнит меня подкаблучником. Да, я зову его по имени.
Были еще злодеи. Мне все-таки пришлось вернуться в Европу (третий раз меня доконает, клянусь). Теракт в ночь Гая Фокса? - это ничто по сравнению с современными шпионскими разборками.
Все это время я старался верить, что ты поступил верно, уйдя и забрав Рози. Вдали от меня вы в безопасности (я все еще получаю угрозы каждую неделю). Никто не сделает тебя мишенью. Никто не вложит пистолет в ее руки.
Но потом она написала письмо.
Эти ее ошибки, Джон. И запятые. Подумай: ей не нравятся запятые.
Все, чего я хочу, это увидеть ее. Молли делает для меня целые альбомы, у миссис Хадсон внизу панно в полстены из ваших фотографий. Я в любой момент могу подключиться к камерам Майкрофта или затребовать видео от его агентов, но это не то.
Пожалуйста. Я могу жить с твоей ненавистью.
Но не отнимай у меня ее любовь.

- ШХ

*

"Папка «ВАЖНО!!!» - 1(37)"

От кого: Рози Ватсон < [email protected] >
Кому: Шерлок Холмс < [email protected] >
Тема: Привет!

Дорогой Шерлок,

па сказал, что ему надоело, что мы взламываем его почту и твиттер. Теперь у меня есть свои.
Пожалуйста, пиши мне.

С наилучшими пожеланиями,
Рози Ватсон

P.S.: я была права. Ты очень высокий, но Майкрофт выше.

@темы: завершенное, Джон Ватсон, как пишутся тексты, жанр "пишите письма", Розамунд Мэри Ватсон

---

И не было никого-6, Эвр, Шерлок и Майкрофт, конец

И не было никого

Глава 6. Свободная

Она не могла открыть глаза.

Присутствие Шерлока наполняло комнату. Эвр чувствовала тепло, исходящее от него, почти жар. В заключенном между ними пространстве заметались частицы, замкнутый круг возрастающей температуры: это был ток, разряд, побежавшая по коже щекотка. Эвр его заземлила. Жар ее не согрел.

Но вместе с тем - она была наверху. Ток не мог достичь ее, запертой в клетке Фарадея, в самолете над городом на реке. Откуда же была щекотка?

Был ли Шерлок там? Она слышала его так ясно. Как будто он был заперт вместе с ней. Его голос резонировал в темной кабине. Звуковые волны, пойманные, модифицированные, полетевшие в небо. Где им вернули суть, отпустили богатое звучание на волю.

Мог ли Шерлок найти лазейку и пробраться в ее клетку?

Она не смела проверить.

Он это понял.

- Открой свои глаза, - шепнул он. - И ты увидишь, что я здесь, и ты больше не потеряна. И никогда не будешь потеряна.

Он ведь не мог. Он был другим. Эвр ясно видела его слабость, проявляющуюся во всем. Видела раны, которые он старался не показать; она заставила его продемонстрировать эти раны одну за другой. Готовность пожертвовать. Стремление к справедливости. Признание своих желаний. Зависимость. Отказ принимать правду.

(Отказ выбирать, снова и снова. Исказившееся лицо: выражение боли: уязвимость. Встает на линию огня: не может смириться, не желает чувствовать, не понимает, что дело не в чувствах - дело в том, кто именно будет полезным. Нет смысла умирать всем).

(Все когда-нибудь умрут, Шерлок).

Шумела вода, шумел человек. Она ждала, когда же Шерлок поймет.

У тебя никогда не было собаки. Виктор Тревор умер, одинокий, до конца ожидавший помощи, пират, наплакавший океан слез, в котором утонул его бумажный кораблик. Джон Ватсон тоже скоро умрет. Будешь ли ты отрицать?

Он просто отмахнулся.

Подожди немного, я сейчас.

Мне надо спеть. Мне надо поиграть среди фальшивых надгробий.

Он должен был сделать что-то, чтобы спасти друга. Слова не работали в этой игре. Они были всего лишь слова.

Почему слова, на которые он тратил дыхание, были так знакомы? Она никогда не пела эту песенку, Эвр была уверена. Это же была загадка.

Ее милый Шерлок, мальчик с большим сердцем и ласковым взглядом, мальчик с сединой в волосах. Глупый Шерлок, который не понял ее заданий, который солгал ей, который забыл ее. Он ведь не мог...

Эвр распахнула глаза. Он был здесь.

* * *

Каким-то образом, опровергая все ее знания, Шерлок стал с нею добр.

* * *

Эвр не умела быть доброй. Она изучила понятие, как изучила множество других. Горе. Боль. (Душевная, не физическая. Физическая была движение-непонимание-слезы-неудобство-неудобство, голос инстинктов, атавизм. Определить душевную боль оказалось невозможно, но, как поняла Эвр, она была опаснее. Огонь торфяных болот: незаметно распространяющийся пожар, и вот ты уже в беде, но нечем потушить. Майкрофт посмеялся над ее метафорой).

Забота. Утешение. Милосердие. Принятие.

Вещам, требующим эмпатии, можно было, тем не менее, научиться. Их суть происходила из биологических потребностей. Они не были нужны, вот что было важнее.

Нельзя было научиться только доброте. Доброта не была чувством.

(Морщины почти разглаживаются. Углы рта приподнимаются, линия скул смягчается. Голос становится тише, ниже, монотоннее, увеличивается количество обертонов, уменьшается высота пиков. Артикуляция четкая. Радужка глаз светлая, размер зрачков соответствует уровню освещенности. Жестикуляция невыраженная, движения плавные, завершенные, хорошо рассчитанные. Напряжение отсутствует. Поза открытая. Признаки желания уйти отсутствуют. Речь обращена к собеседнику, не исключает его. Присутствуют прямое обращение и выраженное ожидание ответа).

Эвр много раз пыталась изобразить доброту.

- Я научу тебя, - сказал Шерлок, выслушав ее. - Это очень просто. Вспомни, как ты солгала мне о взрывчатке в квартире Молли. Ты сказала, что Молли ничего не грозило, и посмеялась надо мной.

- Ты был жалок.

- Должно быть. Но почему ты солгала?

- Тебя требовалось успокоить.

- Безуспешно, как ты помнишь. В любом случае я пошел бы дальше, вот, что требовалось. Успокоительная ложь не была нужна.

- Ты не разобрался с заданием. Ты не мог пойти дальше.

- Чушь.

- Какого ответа ты ждешь?

- Честного.

- Я честна.

- Ты не задумываешься.

Она задумалась. Эпизод был далеким в ее памяти, тусклым и лишенным красок. Она сосредоточилась на Шерлоке.

Уязвимый. Уязвленный.

- Я почти сломала тебя и захотела это исправить.

- И выбрала ложь, бывшую тем хуже, что она была очевидной. Ни один из нас не поверил.

- Но мог бы поверить.

- Но в этом не было нужды. Так почему же, Эвр?

Она молчала, пойманная врасплох. Шерлок улыбнулся ей.

- Доброта - это, как правило, напрасная трата сил, - сказал он в тихой задумчивости. - Исключительно человеческая черта. Только и толку, что порой она помогает ускорить процесс общения. Средство манипуляции, ты знаешь этот язык. Но еще доброта - это оружие, направленное против нас самих. Она ранит нас в наиболее неожиданный момент, лишая сил и оставляя беззащитными. Быть добрым значит всегда что-то отдавать.

- Даже самих себя?

- В первую очередь. Нужно быть отчаянно храбрым человеком, чтобы быть добрым.

- Однажды ты исчерпаешь себя.

- Расскажу тебе секрет, - шепнул Шерлок и подался вперед, лукавый и серьезный, как будто его услышит только Эвр. - Этот колодец неисчерпаем.

* * *

- Майкрофт обманул меня, - рассказала Эвр. - Оказалось, он меня не боится. Просто ненавидит.

- О, вовсе нет. Он успешно делает вид. Ему это особенно удается при взгляде в зеркало.

Майкрофт, следующий за ними в неизменных пяти шагах, громко вздохнул.

- Откуда ты знаешь?

- Я его спросил. Услышал такой длинный список причин, что из благоприобретенного чувства противоречия не могу согласиться ни с одной. Но вот тебе главный аргумент: он здесь, сопит от негодования - ты сопишь, Майкрофт, - и борется с порывом развести нас по уютным безопасным темницам. И с лишним весом, с которым не так-то просто карабкаться по этим утесам.

- Ради всего святого.

- Шерлок, кажется, он все-таки разговаривает.

- Шерлок, прошу тебя.

- Видишь? На нас браслеты, отслеживающие все, что можно; я честно попытался взломать передатчик - не вышло. Нас ведут с двух точек наверху и с моря. В двух минутах ждет целый отряд. Майкрофту вовсе не обязательно быть здесь. Он не за тем следит, не доведу ли я себя до пневмонии на этом холоде собачьем и не столкнешь ли ты меня с очередной скалы; хотя и за этим тоже. Ему любопытно. Он видит только тебя, а лучше бы под ноги смотрел, я серьезно, Боже, Майк, ну сказал же.

Пока Шерлок помогал брату подняться, вполшепота переругиваясь, и мелко подпрыгивал в ожидании, когда тот отговорится от группы поддержки, Эвр стояла неподвижно. Она увидела, как Майкрофт искоса поглядывает на нее, резко отводя взгляд и все-таки возвращаясь. Странное было в его взгляде. Но знакомое: напомнило, как он спросил в первый раз, что она хочет в подарок. Неуверенность, сомнение, непонимание, слабая сердитость, густо замешанные и неосознаваемые под пленкой стремления к превосходству.

О, Майкрофт, безупречный брат, пропела Эвр. Я сочинила сказку о человеке, который хотел стать солнцем. Он сжег всех, кто был слишком близко. Сжег их всех.

- Он пытается быть добрым?

- Нет, убеждает себя, что не заботится, а беспокоится.

- Не уверена, что понимаю.

- Как он мне сказал, ты до сих пор жива. М, звучит не хорошо, согласен... Он позволяет мне приходить, надеясь, что я смогу тебе помочь. Почему? Это он всегда подбирал сломанные мною игрушки и пытался их починить. Собирал обрывки, стоя на коленях, буквально. Никогда даже не спрашивал, не хочу ли я попробовать сам. Но вот он, всеми силами удерживается от вмешательства и ждет, затаив дыхание.

- Ждет, когда ты ошибешься.

- Об этом мы с ним тоже поговорили. Нет, Эвр, тогда он смотрел бы на меня.

- А лучше бы под ноги.

- Проклятье, - объявил Майкрофт. - Вы двое абсолютно невыносимы.

Шерлок рассмеялся и протянул ему свободную руку. Дальше они пошли клином: Эвр и Майкрофт, то сталкивающиеся локтями, то подпирающие друг друга, и ведущий их за собой (бессовестно бодрый) Шерлок, не иначе как чудом разбирающий дорогу в вечернем тумане.

* * *

Ее разбудила музыка. Далекая и так непохожая на все, что было вокруг. Эвр пыталась не слушать, но музыка слишком сильно беспокоила ее.

Она не сразу показала, что услышала. Но музыка становилась все слабее и слабее, и однажды Эвр поняла, что она может стихнуть вовсе. У Эвр не было ничего больше. Ей пришлось ответить; она не хотела, ее окружал такой покой.

Эвр по-настоящему удивилась, что покой никуда не исчез. С каждой сыгранной нотой, с каждым раздраженным резким жестом, с каждым появлением человека за стеклом ей становилось теплее. Она начала замечать детали. Музыка оказалась не единственным изменением.

Она расстроилась, когда Шерлок пришел без скрипки, но перестала думать об этом, когда впервые за все время он заговорил. Она даже не вслушивалась; было достаточно его голоса. Даже приглушенный стеклом, искаженный ларингофоном, это был голос человека, нашедшего ее в небе. Голос человека, по которому Эвр тосковала всю свою жизнь. Только получив его, Эвр поняла, как одинока была. Одна, лишенная его, она была никем. Призрак; клок тумана, искусно запертый в человеческом теле.

Она знала: потеряет Шерлока и никто ее не удержит.

Ей стали приносить цветы. Шерлок не придерживался расписания; однажды его не было три недели (расследование; травма; больница: много сна в тихой светлой комнате; он приехал к ней, щеголяя новым шрамом, и всем видом рассказывал истории о глупых, но удачливых преступниках (не столь уж удачливых), о профессиональном, но слабонервном персонале больницы, о пороховых заговорах и взрывах, в воображении сопутствующих его выходу на свободу). Но цветы все равно появлялись: нежные полевые колокольчики, хрупкие водосборы, пышные амаранты. Стрелиции зачаровали ее, а лилии сыпали рыхлой оранжевой пыльцой, Эвр перемазалась ею по уши, не в силах надышаться, и Шерлок смеялся до слез, когда увидел.

(Она вдруг заметила разницу).

Иногда, когда она переставала видеть смысл, покой ускользал от нее, оставляя отчаяние и дикую, нерассуждающую ненависть, и ей снова начинало казаться, что все парит... Она просыпалась спустя целую вечность среди туманных образов и призрачных отблесков тепла на коже, и от ее волос шел слабый миртовый аромат.

Словно он все еще держит ее.

Всегда, всегда в тот же день к ней приходил Майкрофт. Думал, что совершенно непроницаем, но даже то, что он был здесь, кричало без слов.

Однажды они пришли вдвоем, необычно одетые; Майкрофт дулся, а Шерлок светился изнутри. На руках обоих было по массивному браслету, Эвр знала такие; и третий был для нее, Шерлок аккуратно, осторожно заблокировал его, когда Эвр переоделась в теплую одежду и встала перед братьями в ожидании.

Снаружи было и впрямь ужасно холодно. Стоял вечерний штиль, воздух мог бы звенеть, если б не поднимающийся над тихо шелестящим морем туман. Торопясь успеть до заката, Шерлок повел их вниз, наискосок по обрывам, к небольшой выходящей на юго-восток бухте.

* * *

Они устроились на заранее расстеленных матах, Шерлок развернул гигантское полотно теплоотражающей ткани, Майкрофт достал термос. Сидя между ними, Эвр с интересом наблюдала, как на погасшем будто сразу с заходом солнца небе разгорается, разрастаясь с невидимого горизонта, призрачное сияние луны.

- Не туда смотришь, - шепнул Майкрофт. Медленным, мягким прикосновением заставил ее поднять голову. Эвр взглянула вверх и почувствовала, как ее поднимает, уносит куда-то далеко, и только ладонь Шерлока удерживает ее.

Он будет здесь, не так ли?

Она позволила себе полететь.

Майкрофт и Шерлок терпеливо ждали в холодной ночи, пока туман, поднявшийся до небес, не скрыл последние росчерки метеоров и Эвр не задремала.

За ее спиной Майкрофт перехватил взгляд брата и тихо согласно кивнул.

* * *

"Леди и джентльмены, рейс благополучно завершен. Сегодня четырнадцатое декабря, местное время - три часа ровно после полуночи. Температура воздуха за бортом..."

Самолет приземлился.

@музыка: "Who You Really Are" David Arnold & Michael Price "Sherlock Series 4: The Final Problem OST"

@темы: Майкрофт Холмс, завершенное, И не было никого, Эвр "Фэйт" Холмс

---

Есть вещь, с которой я не научилась пока справляться, каждый раз мешающая мне закончить текст.

Знание, чем именно он закончится.

Последняя глава неизменно сводится к сцене, которая появилась заранее. Эта сцена не всегда запланирована на самый конец. Обычно это сюжет, эпизод, написанный походя в процессе работы над каким-то сложным моментом. В это время я многое выкидываю, удаляю целые страницы. Они могут быть очень хороши, претендуют порой на самостоятельный текст, но они лишние. Эти страницы можно восстановить, как я сделала, работая над "разговором словами" Шерлока и Майкрофта в "Убежденном". Но чаще они только отвлекают внимание от основного действия.

И эти эпизоды порой встают перед глазами, как воспоминание о фильме: сцена, не снятая никогда.

О. Вот что с ними произошло.

И вот, вместо свободных рассказов, записанных едва поспевая за собственной мыслью, я пишу главу, как нормальный автор: помня о фабуле и кропотливо подбирая хвосты.

Это должно произойти. Я их проведу.

@темы: как пишутся тексты

---

И не было никого-5, Майкрофт и все-все-все

Я не хотела снова писать о Майкрофте, но о многих событиях может рассказать лишь он: единственный свидетель в здравом уме и твердой памяти.
Но он пристрастный. Очень.
И, кроме того, он часто использует метафоры - потому что странным образом в устах Майкрофта они звучат хорошо. Его саркастические и елейные интонации идеально для этого подходят. (Сирены - вообще канон).
Он не повернут на эзотерике, он поэтизирует.

И не было никого

Глава 5. Убежденный

Одним из худших дней в жизни Майкрофта Холмса стало Рождество две тысячи четырнадцатого года.

В этот день его карьера пошатнулась, но устояла, выстроенная на прочном фундаменте репутации. Никто не усомнился в том, что Майкрофт не одобряет, и никто не допустил мысли, что он потворствует.

В этот день он начал сочинять красивую сказку о сыне-герое для их родителей. У него было где-то полгода, чтобы научиться ее рассказывать, и это время обещало истечь очень быстро.

В этот день Шерлок убил человека.

Майкрофт не питал иллюзий. Его брат не был кем-то хорошим. Он был наркоманом, во всех смыслах, и не был арестован за производство и хранение наркотиков лишь потому, что был полезен. Покрывал преступников мелкой масти и парочку весьма примечательных убийц. Лгал, утаивал, стал источником утечки сверхсекретной информации, сорвав крупнейшую за годы операцию. Что бы Шерлок ни думал, информация Адлер не была равноценна. Страх перед раскрытием причин, по которым он вообще оказался втянут в то дело, защитил его от преследования. Майкрофт любил лицемерие, это качество помогало находить общий язык с его обладателями.
Не все дела Шерлока в Лондоне стали достоянием общественности. Не все время его европейских каникул было на учете. Никто не знал, что еще пряталось за душой Шерлока Холмса, но Майкрофт видел вещи, нашептывающие другую, темную историю.

Но в то Рождество Шерлок впервые стоял на свету, и Майкрофт не был этому рад.

Он не признавал милосердия, ненавидел быть снисходительным и, поскольку обязан был оставаться честным, соглашался, что послужил причиной большего числа смертей и несчастий, чем Шерлок когда-либо мог вообразить. Но Майкрофт не был убийцей. Его руки были чисты. Он делал свою работу, не его вина, что кто-то пытался ему помешать. Им не следовало.

То Рождество было одним из худших дней в его жизни потому, что впервые Майкрофт посмотрел на своего брата и испугался его.

Он никогда не боялся Шерлока. В то время, когда остальные в трепете отступали, разбегались с криками ужаса и, проклиная и плача, называли его бесчеловечным, ненормальным, машиной, чудовищем... Майкрофт мог отвести их в место, где заперты настоящие чудовища, и он знал, что Шерлок - не один из этих демонов человеческих. Шерлок был всего лишь ранен одной из них. Всего лишь.

* * *

Стоял чудесный день из тех, какие зовутся предзимьем. В новом доме пахло свежей древесиной и свежими переплетами. Отец пропадал в саду, мурлыча над розами, дорожками тюльпановых луковиц и аккуратными круглыми кочками примул, подрезал, укутывал и копал. Мать не вставала из-за печатной машинки, пытаясь восстановить пропавшие рукописи. Родители были где-то не здесь: рядом, но их отстраненные улыбки были ненастоящими.

Шерлок ненавидел эти улыбки. Он много молчал.

Поэтому Майкрофт не удивился, что Шерлок прибежал именно к нему, едва не плача от негодования и толики страха. Он порадовался, что скорлупа брата наконец-то потрескалась.

- Его нигде нет, - выпалил Шерлок. - Майк, я не могу его найти!

- Кого? - не понял Майкрофт.

- Рэдберда, конечно! - возмутился Шерлок, как будто это само собой разумелось. Кого еще Шерлок мог искать? И на короткий миг Майкрофт подивился: действительно, что это он. - Я все обыскал, но не нашел его.

Майкрофт подумал, неужели Шерлок сумел оставить Эвр и Виктора в прошлом? Наверно, это потому, что он еще такой маленький. Интересно, кого он теперь зовет Рэдбердом? Или, может быть... Но это было бы невероятно...

- Шерлок, - сказал он спокойно, стараясь не спугнуть брата. - Кого ты называешь Рэдбердом?

Глаза Шерлока расширились, стали огромными.

- Ты что, шутишь? Мы же вместе играли!

Неужели все-таки... Пожалуй, надо подыграть, решил Майкрофт, Шерлок увлечется и не станет слишком задумываться.

- Ах, - сказал он с улыбкой. - Ты знаешь, я тоже его никак не мог найти. - Шерлок озадачился. - Наверно, я плохо искал. Как ты думаешь, может, он замаскировался?

- Ты говоришь странные вещи, - заявил Шерлок и нахмурился. - Он пропал недавно, и как бы, по-твоему, он замаскировался? Он же пес!

- Пес? - изумился Майкрофт, потому что это было вовсе странно. - Шерлок! Нам нельзя заводить собак, ты же знаешь! Я надеюсь, ты не приводил его в дом? - забеспокоился он. - Отцу ведь пришлось бы от него избавиться...

Почему-то личико Шерлока побледнело и выразило странный, надрывный ужас. Заставив брата мгновенно раскаяться, Шерлок коротко вскрикнул, повернулся и бросился в дом, и тут в голове Майкрофта полыхнуло: вместе играли, пропал недавно, не могу найти, пришлось бы избавиться, Рэдберд, собака, Виктор, Рэдберд. Шерлок.

Позабыв обо всем, Майкрофт ринулся за братом, зовя его и надеясь, надеясь, надеясь.

Тщетно.

* * *

Никогда никому не рассказывая об этом, Майкрофт, узнав про Эвр, Шерринфорд и все остальное, пришел в ярость. Не потому, что считал это жестокостью. Не потому, что скучал по сестре. Не потому, что ему страшно было скрывать от родителей.

Оставшись один, проверив, что никто не увидит и не услышит его, Майкрофт закрыл глаза, вспомнил веселые ужимки Шерлока, его беззаботный смех, окутавшую дом страшную тишину. И подумал: Эвр, о, милая нежная Эвр, я убил бы тебя, если б посмел.

* * *

Он никогда никому не рассказывал, но Эвр знала. Она прочла его как открытую книгу, бросив всего один взгляд, и ее тонкие губы раздвинулись в гримасе веселья, короткой и неумелой.

И Майкрофта пробрала дрожь.

Эвр ведь улыбалась раньше. Иногда своим игрушкам и часто - Шерлоку, она смотрела сосредоточенно и ясно, любопытная, тихая, нездешняя. Она была первобытна и невинна, тем хуже оказалась трагедия. Но теперь она была другой. Ее тело было бумажным, Эвр старательно изминала его в нужных местах. Дорогая бумага, как веленевая, которую Майкрофту уже довелось портить чернилами. В Майкрофте обнаружилось желание, тихое и чудовищное, испортить бумажное тело Эвр. Посмотреть, как оно горит. Как Эвр будет гореть.

Молча, он знал.

Он ничего не сделал.

Его самоконтролю многие удивлялись (были люди, полагавшие Майкрофта Холмса поверхностным, слабеньким, изнеженным политиканом... Были), его хвалили за выдержку и дипломатичную вежливость - за качество лжи, укрывшей его, повисшей в тишине кабинетов. Алисия спокойно уступила ему власть. Гарри частенько приглашал его на партию в крикет (у Майкрофта была легкая нетерпимость к лошадям, чтобы играть в поло, маленькая слабость, нашедшая вежливое понимание, слабости должны быть).

У него был сумасбродный, блестящий, талантливый, слишком яркий для долгой жизни младший брат, и многие понятливо усмехались: вот, дескать, твоя пята, твой кардиотренажер, о бессердечие. О выходках Шерлока шептались в кулуарах, сочувствуя понарошку и по-настоящему, и, о, как они все смотрели весной одиннадцатого года, как они замолчали, наконец, в Ночь Костров тринадцатого, впервые понимая, кто такой Майкрофт и что такое - его брат. (По-прежнему не зная об их сестре).

И вот, в рождественскую ночь две тысячи четырнадцатого Майкрофт приехал к Алисии "с выражением соболезнований" и впервые попросил об одолжении.

Пожалуйста, сказал он. Что угодно. Тюрьма, экстрадиция, операция в Восточной Европе, вечное рабство взаперти в штаб-квартире. Не Шерринфорд.

Он испугался, посмотрев на Шерлока несколько часов назад. На одно мгновение он подумал, что прошлое доломало его брата, превратило его в бледного призрака, покорного Эвр. Но это было не так, а вот в Шерринфорде стало бы правдой.

Майкрофт предпочел бы отправить Шерлока на казнь. Это было еще одной его маленькой слабостью. Слабостью, в которой все привычно усмотрели что-нибудь иное.

Брезгливость. Надменность. Отвращение.

Маленький ханжа, полетели шепотки, Чарли ж его крепко держал, а вы слышали, а знаете, говорят, родного брата, он побоялся вмешаться, "фаворитизм", как же, да просто мистер Майкрофт Холмс не снизойдет до нашего уровня, несчастный ублюдок.

Глупцы.

* * *

Он не сразу отдал пропуск. Фокус с кражей больше не пройдет, об этом Майкрофт позаботился. Если Шерлок хотел навестить сестру, он мог сделать это лишь в компании брата.

Шерлок не возражал. Он посмотрел на Майкрофта с сочувствием, пожал плечами и не обращал на него больше внимания, сосредоточившись на Эвр.

Он проводил часы, молча стоя у демаркационной линии. Тихий. Расслабленный. Без устали, без следа недовольства. Стоял и смотрел, и Майкрофт, следивший за ним, не видел напряжения, которое бы заставило его немедленно увести брата. В глазах Шерлока не было гнева, страдания или потерянности, только внимание.

В дороге он не умолкал, бормотал под нос непрерывно. Философия, поэзия, обрывки мелодий, монотонный бессмысленный речитатив ученого над микроскопом.

Он выпросил все-таки пропуск.

Стал приносить с собой скрипку, пробовал все одну и ту же тему, перебирал акценты и тональности. Дома играл разное: жалобное, легкое, нежное, неуверенное. Однажды это был бесконечно набирающий силу шторм, так и не прогремевший, и Майкрофт был готов к разрушениям, но обошлось.

Или нет, подумал он, когда Эвр стала отвечать.

* * *

- Тише, все хорошо, - сказал Шерлок.

Майкрофт все равно приподнялся, включил слабенькое бра. Свет выхватил силуэт Шерлока, севшего на краю постели, и рефлексы смягчили обычно резкий профиль.

- Ты никогда не приходил ко мне ночью.

- Считай, решил вспомнить, каково это, - рассеянно отозвался Шерлок. - Подумал, если и разбужу, ты все равно в неглубоком сне. Никаких кошмаров.

Майкрофт моргнул.

- У тебя снова кошмары?

- Умоляю. Из-за плохого сна я не уехал бы среди ночи с Бейкер-стрит.

- Конечно, ты поступил бы так только в стремлении удовлетворить детское любопытство. Ты не с Бейкер-стрит, Шерлок, ты был у доктора Хупер.

- Забавно, - пробормотал Шерлок. - Ты единственный зовешь ее так. Нет, не комментируй, я знаю. - Он повел рукой: жест медленный, едва ли завершенный. - Просто интересно, что ты никогда к ней так не обращаешься.

- Это смутит ее, а доктор Хупер слишком многое для нас сделала. Шерлок, ты засыпаешь. Почему ты здесь?

- У меня сегодня День Общения.

- Боже мой.

- Точно, - улыбаясь, Шерлок извернулся и лениво вытянулся поверх одеяла. Подперев голову обеими руками, в упор уставился на Майкрофта. Глаза у него были уставшие, покрасневшие. - И я подумал: мы до сих пор не поговорили, брат мой.

- Неверно.

- Словами, Майкрофт. - Они засмеялись.

- Раз мы сегодня воскрешаем детские ритуалы, раздевайся и под одеяло, - распорядился Майкрофт. - Я не испытываю желания возиться с тобой, когда ты уснешь на полуслове. Ты тяжелый.

- Так и знал, что после Масгрейва со мной возились миньоны, - усмехаясь, Шерлок скользнул в тепло постели, заерзал, устраиваясь. Вздохнув, Майкрофт притянул его ближе, заставил лечь на подушку. - О. День Общения и Обнимашек.

- Такое слово точно существует в английском языке?

- Это не слово, это кадавр.

- Тогда не используй его.

- Майкрофт! - от неожиданности Шерлок рассмеялся. - Ты невозможен.

- Я же Холмс.

- Да, - улыбка Шерлока стала чуть печальной. - Мы, Холмсы, такие. Майкрофт, ты ненавидишь ее, да?

- Это одно из чувств, испытываемых мною в адрес нашей сестры. Среди них так же присутствуют разочарование, неодобрение, непонимание и жалость.

- Никакой любви.

- Она до сих пор жива. - Эти слова сорвались без спросу, холодные, безразличные. Помолчав, Майкрофт продолжил: - Не потому, что я такой трус, как она думает. Я мог бы убить ее. Не своими руками, но я мог бы.

Шерлок смотрел на него гораздо спокойнее, чем Майкрофт ожидал.

- Я знаю. В действительности, ты сильнее, чем думаешь. Я могу судить, - сказал он, оборвав Майкрофта на полуслове. - Я убил лишь раз. Из-за меня многие погибли, но я оборвал только одну жизнь. Множество раз я пожалел об этом. Я не жалею, что убил его, и я знаю, что он умер бы в тот день все равно. Но я сделал то, что хотел, хотел больше всего, я был готов заплатить любую цену. Но в тот миг, - сказал он тихо, - я забыл, что платить не мне.

- Концепция сверхчеловека не нова, Шерлок. Ей найдено множество возражений.

- Разве не забавно, что всю жизнь я исповедовал эту концепцию, надеясь тебя превзойти?

- Согласись, только мы двое могли обмануть друг друга.

- Я думал, ты видишь все мои уловки, - возразил Шерлок. - Я понял, что ошибаюсь, стоя у трапа. И вновь осознал ошибку в Шерринфорде. Ты был уверен, что я выстрелю. Ты не допустил даже мысли об ином. Я видел тебя, и лицо Эвр было на экране рядом, и, Майкрофт, вы смотрели на меня одинаково. В ожидании мига, в который я снова оступлюсь.

Майкрофту понадобилось время, чтобы ответить, и он не был уверен, что голос его не подведет.

- Мне жаль. Шерлок, мне так жаль.

- Я не жалею, - он пожал плечами. - Я не чувствую себя прежним. Или, может быть, наконец-то чувствую. Но, Майкрофт, мне перестал сниться тот сон.

- Что за сон? - мягко спросил Майкрофт.

- О нас. Мы на берегу, и я иду за тобой. Иду за мальчиком, своим ровесником, на нем клетчатая рубашка, он зовет меня и машет мечом, а тебя нет. Рэдберд бросается ко мне, лижет мне руки, его шерсть в огне. Я веду его в воду, и вот я один, и только эта песня звучит, песня Эмилии Риколетти. "Ты не забудешь", - напел он, - "нет, не забудешь, меня не забудешь ты никогда". Я не помню, Майкрофт, - выдохнул Шерлок. - Но, мне кажется, я его нашел. Виктора. Я думаю, что нашел его тогда.

- Это лишь сон, Шерлок, - наконец, с трудом ответил Майкрофт. - Я помню то время. Ты искал Виктора до самого конца, пока мы не переехали. Сначала ты перестал говорить об Эвр. Когда мы поняли, что Виктор, должно быть, мертв, ты резко прекратил общение с ней, но часто смотрел на нее. И когда дом сгорел и ее забрали, ты прислушивался к беседам родителей и оглядывался на меня. Ты настаивал на поисках каждый день. Был вне себя из-за переезда так далеко. Но тот день, когда это случилось... Не было никаких предвестников, Шерлок. Накануне ты все помнил и был несчастен. В тот день ты рассказал мне о собаке. Я... ошибся, Шерлок, чтобы разговорить тебя, я решил подыграть. Но ты говорил всерьез. А потом было поздно. Ты запомнил, что я согласился с пропажей твоего пса Рэдберда и сказал, что плохо его искал. Мы старались переубедить тебя, но было поздно. Ты лежал в горячке, звал его без конца, никого не желал видеть. Очнулся ты уже другим.

Они оба тяжело дышали. Шерлок прикрывал глаза рукой. В теплом свете ночника он был мучительно бледен.

- Так не бывает, Майк.

- Найду твою детскую медкарту.

- Как это возможно? Это глубокая травма, она должна была проявляться. Я заметил бы. Я так легко вспомнил. Стоило тебе начать рассказывать, и я мог бы продолжить за тебя. Я не мог только вспомнить Виктора. До последнего. Когда Джон нашел... И аллергия. Тогда все детали сложились, я вспомнил Виктора и песню Эвр, и про надгробия понял, идиот, это все время было на поверхности...

- Никто из нас не задумался, - сказал Майкрофт, когда бессвязный лихорадочный шепот Шерлока стих. - Мы знали, что она гениальна и что у нее проблемы, но почему-то не связали это. Тогда психиатрия не была так развита. За тобой впоследствии очень хорошо следили, боялись... осложнений. Но, к счастью, помимо саморазрушительного поведения ты справился хорошо.

- Справился хорошо, - эхом повторил Шерлок. - А ее заперли... в чертовом аквариуме.

- Ты винишь себя?

- Она моя сестра.

- Ты не был в ответе за нее тогда, Шерлок. Вы были детьми. Ты тяжело пострадал. Эвр пытались лечить, она провела какое-то время в клинике, прежде чем сожгла ее и попала в Шерринфорд. Ее безумие прогрессировало. Что бы ты смог сделать, чего не смогли остальные?

Шерлок покачал головой, неохотно, с долей неверия.

- Наверно, ты прав. Пять лет назад я даже не посмотрел бы в ее сторону дважды. Я и тебя едва признавал.

- Пять лет назад правда свела бы тебя с ума.

- А что свело с ума ее?

- Она больна с рождения, Шерлок.

- Тогда почему ты так сильно ее ненавидишь?..

* * *

Разговор этот случился у них весной. Теперь, глядя на них вместе, Майкрофт заново обдумывал вопрос Шерлока.

Он хорошо знал свои реакции. Когда-то он любил Эвр. Она была маленькая, хрупкая и красивая, очень умная, часто просила его что-нибудь объяснить или рассказать. Она была ребенок фей, с нежностью думал Майкрофт. И, конечно, однажды они увидели, чем она была.
Он бы, наверно, горевал по ней вместе с родителями, если бы не Шерлок. Боль Шерлока он простить не мог. Это было плохо, но Майкрофт вздохнул с облегчением, узнав о смерти Эвр. Должно быть, поэтому дядя Руди доверил ему тайну Шерринфорда. И с тех пор Майкрофт не переставал бояться, что каким-то образом Эвр вернется. Она и вернулась.

После рассказа Шерлока он должен был пожалеть ее. Девочка, запертая в теряющем высоту самолете. Одна. Потерянная. Каково это? - всю жизнь, закрывая глаза, видеть себя в ловушке?

Но он не верил Эвр. Вопреки всем своим страхам видя ее с Шерлоком, вместе в Шерринфорде, он замечал разницу между ними. Это Шерлок был тем ребенком, потерянным, испуганным. Он всю жизнь тонул и пытался плыть вверх, к солнцу. Раз за разом, сквозь отчуждение, страх, гнев, жертвуя собой и подставляясь под удары, это Шерлок искал человека, который бы его спас.

Не Эвр. Она была пустая, промерзшая. Сирена этого острова в Северном море. Сирена, зовущая Шерлока.

Майкрофт не мог его остановить. Видит бог, он пытался. Теперь ему осталось верить в Шерлока. Может, он и вернет их Эвр домой.

запись создана: 15.02.2017 в 15:50

@музыка: "She Was Different" David Arnold & Michael Price "Sherlock Season 4: The Final Problem OST"

@темы: Майкрофт Холмс, продолжение следует, И не было никого, Эвр "Фэйт" Холмс

---

И не было никого-4, Молли и Шерлок

И не было никого

Глава 4. Раскрытая

Молли не знала, что это было. Не хотела.

Шерлок всегда был, ну, Шерлоком, но ей начало казаться, что он просто не желает ее жалеть. Молли не нравилось, когда ее жалеют, и Шерлок это, конечно, прекрасно знал. Он мог испытать жалость к слабому человеку и пощадить его. К Молли он был хотя бы беспощаден.

Оскорблял ее; просил о помощи надтреснутым шепотом из темноты; целовал; позволил ей ударить его трижды (и затем снова); без тени сомнения или стыда показал исколотые, в синяках и порезах руки.

Он прекрасный актер, но никогда не мог удержать лицо перед ней. Его маска ломалась каждый раз.

На Рождество. В лаборатории, он отвернулся от микроскопа и смотрел на Молли, она сказала "Я не в счет", ведь она действительно никогда не считалась, и ей показалось, он впервые посмотрел на нее, и тогда Молли запретила себе думать об этом и сбежала, а потом он смотрел на пакеты с кровью, и Молли принесла чай.

В прихожей, он сказал тихо "О!", как одну из своих разгадок, волосы защекотали ей лицо, она почти вытерла машинально щеку, но опомнилась. Это не было извинением.

У дома Джона. Он медленно подбирал слова, и его дыхание срывалось. У Молли были несправедливо сухие глаза.

В гостиной, он осматривался, неуверенно водя кончиками пальцев по обоям со следами скотча и булавок, чистому столу, каминной полке, и у него в глазах было смущенное неузнавание, как будто Шерлок вернулся вовсе не домой, а Молли сжимала кулаки и думала: пять лет, черт возьми, тебе пять лет понадобилось, чтобы, наконец, понять, что ты наделал.
А я даже сказать ничего не могу, я же всегда на твоей стороне.

* * *

Шерлок, конечно, не спросил разрешения на визит, не позвонил вежливо через домофон. Молли пришла со смены, мечтая смыть камфорную вонь морга, нога за ногу стянула ботинки, на ходу уронила с плеч слои блузки-кардигана-куртки и ввалилась в ванную комнату, и Шерлок ждал там. Сидел на бортике ванны, полной воды с пеной, и смотрел отсутствующе в пол. Отсутствующе посмотрел и на Молли.
Приглашающе махнув рукой, выскользнул в коридор, и Молли слышала, как он там подбирает ее блузку-кардиган-куртку, и что он еще делал, господи, ей было все равно. Как, похоже, и ему.

На кухне был странный беспорядок. Все аккуратно и все не на своих местах.

Шерлок все молчал, и на мгновение у Молли перехватило дыхание, но ведь он не знал? Он не мог знать, что стоит именно там, на том месте?

Потом она увидела, на что он смотрит так, так сквозь, и она не должна была, но столько лет работы с Шерлоком Холмсом, нет, взрывчатку она могла распознать. Из ее горла вырвался странный звук, не всхлип, но что-то похожее, и еще один, и она поняла, что смеется.

- Ради дела? - выговорила она, задыхаясь. - Признаться тебе ради дела, Шерлок, ты что, нашел маньяка, который помешался на почве безответной, боже, безответной любви и взрывал своих жертв по телефону? - Ведь он же не лгал ей, в первый раз да, но во второй, она знала его, она его знала, и он никогда не умел лгать. Почему-то ей - не умел. - Ты... ты что, взорвал бы меня, не скажи я, что, что я тебя...

- Да, - ровно ответил он. - Я бы тебя убил.

И тут она поняла, что он так прятал. За искусственной пустотой он пытался удержать гнев, который она видела не раз, и ярость, от которой она научилась уворачиваться, и страх, который мгновенно ее успокоил.

Молли вытерла лицо, подняла голову и улыбнулась Шерлоку. Ее губы дрожали, но это ерунда, он не впервые заставил ее плакать, и Молли намеревалась получить свой утешительный приз.

- Можешь поцеловать меня, - сказала Молли, и Шерлок резко повернулся, глядя, наконец, на нее. - А потом расскажи, как ты решил это дело.

* * *

- Помоги мне, - сказал он. Потребовал: - помоги мне!

Она подумала: прогресс. Ей давно уже не нужно было предлагать ему помощь. Сначала Шерлок прогонял ее. Потом стал говорить, что ему нужно, и Молли не сразу поняла, что он это - ей. Однажды она сказала: если тебе что-то нужно, не важно, что именно... Что-нибудь. Он сказал, что она права, и действительно нужно, и только она... Это было неправдой, конечно, брат предоставил бы ему любого специалиста, но дело было в другом: нужен был кто-то, кто верит. Без оглядки и уточнений. Может быть, он все-таки что-то почувствовал. Может быть, пожалел ее. Теперь не имело значения. Вернувшись, он стал звонить ей и деловито говорил: ты нужна, ты будешь нужна, твоя помощь потребуется.

И вот, наконец, он научился просить.

- Помоги мне, - повторил тихо и измученно опустился рядом. Их колени соприкоснулись, руки лежали рядом, но не более того.

- Что я могу для тебя сделать? - спросила она.

- Я не знаю. Что-то. Ты всегда знала, что мне нужно, Молли. - Он кривовато улыбнулся. - Молли Хупер, единственная, кто видит меня насквозь.

Молли поняла, что тоже улыбается.

- Но, Шерлок, я же не в счет.

- Неправда, - выдохнул он. Поднял заблестевшие глаза, и был так непохож на себя, что Молли стало больно за него. За них. Ей никогда не становилось лучше, на самом деле, но в такие моменты было ужасно. Он рассыпался на куски и просил Молли собрать его заново, а она не могла саму себя склеить.

- Если хочешь, я могу тебя простить, - сказала она. - Ты хочешь?

- Если я сам себя простить не могу, - прошептал Шерлок, и это был снова тот голос из темноты, который снился ей столько лет.

- Это нормально, - ответила Молли. - Сами по себе мы ничего не представляем.

- Вещи перестают быть прежними, когда на них смотрят, - сказал Шерлок. Он сказал это спокойнее и как будто в тон, но Молли не поняла, о чем он. Что же творилось в его голове? Иногда он был слишком умен, подумала Молли. Но, все же, он попросил ее о помощи.

- Тогда я не буду тебя прощать, - сказала она. Потянула его за рукав, и Шерлок послушно наклонился, дал обнять себя и легко вздохнул. - Но запомни одну вещь. За любовь нельзя просить прощения. Этот урок я выучила.

- Кто же тебя научил? - спросил он.

- Это был ты. Это всегда ты.

Шерлок вздрогнул. Молли знала, что жестоко вот так возвращать слова. Но так же она знала, что жестокость Шерлок примет, а вот жалости не простит.

- Нам отчаянно недостает умения просто говорить, - пробормотала она. - Почему мы всегда раним друг друга?

- Мы могли бы перестать, - ответил Шерлок. Его слова приглушались, сказанные в плечо Молли. - Я думаю.

- Ты этого хочешь?

- Нет, нет, вопрос, хочешь ли этого ты?

- Шерлок, - мягко сказала Молли. - Я ведь не Джон.

- Очевидно.

- Тогда перестань извиняться.

Он выпрямился, нахмурившись, и вгляделся в нее. Он уже был чуть больше самим собой. Дайте Шерлоку загадку, подумала Молли, и ей стало немножко теплее.

- Я не вполне... Я не понимаю, Молли.

- Я ведь никогда тебя ни в чем не винила. - Шерлок медленно кивнул. Это было правдой. Молли кричала на него, и могла ударить его трижды (и затем снова), но она всегда была на его стороне. Поэтому они сидели сейчас, обнимаясь, как потерянные. Поэтому Молли разорвала помолвку и не выгнала Шерлока после того, как он разбил ее сердце. Он не был виноват, что Молли так сильно его любит. - И я не стану. Я люблю тебя, и мне ничего от тебя не надо.

- Но есть что-то, чего ты хочешь? - спросил Шерлок, и его голос был таким мягким. Как будто Шерлок мог исцелить все ее раны, говоря таким тихим, ласковым голосом. Вообще-то, он мог. Он просто нанес бы новые.

- Я могла бы сейчас сказать: тебя, - сказала Молли. В его глазах вспыхнуло веселье. - Не обещай мне. Не надо обещать. Но, если сможешь, сделай это, хорошо? - Она помолчала. - Если однажды ты не успеешь, или если я неправильно тебя пойму...

- Этого не случится.

- Ты не можешь спасти всех, - сказала Молли, и она так сожалела о каждом своем слове.

- Я должен, - возразил он яростно.

- Если ты умрешь, я выживу, - ответила она, и Шерлок замолчал, глядя с горечью. - Я буду несчастна. И, может, сделаю что-то глупое. Но я точно буду знать, Шерлок, что ты сражался до последнего и не хотел, чтобы кто-то, хоть один человек последовал за тобой. Поэтому... я выживу. Я не пойду за тобой и не стану себе вредить. Это будет оскорбительно и, хотя мне нравится тебя оскорблять, - добавила она, и они оба через силу улыбнулись, - это обесценит все. Поэтому я прошу. Я намерена жить долго, но завтра меня может сбить машина или, я не знаю, не важно. И тогда, Шерлок, пожалуйста. Пожалуйста, не забывай меня. Не забывай мои свитера и шарфы, и мое заикание, и как я кричу на тебя. Как я расстраиваюсь, как смеюсь. Мне нравится имбирный латте, я терпеть не могу скрипку, я ненавижу, когда ты себя ранишь, я обожаю смешить Рози, я скучаю по Мэри, я не прощу ей выстрел в тебя, я рада, что ты вернулся, я ужасная плакса, я люблю тебя. Не забывай, что я никогда не попрошу тебя пожертвовать собой. Я буду, клянусь, в кошмарах тебе являться, если ты забудешь.

- Молли, - тихо сказал Шерлок, и она попробовала успокоиться. Попробовала снова взглянуть на него. - Ты... - он глубоко вдохнул, и Молли замерла в ожидании. - Ты терпеть не можешь скрипку.

Онемев, она уставилась на Шерлока. Из всего, что она наговорила... Из всей речи, которую она пожелала забрать назад сразу, как та прозвучала...

В ошеломленном молчании они смотрели друг на друга, и тут губы Шерлока задрожали, от уголков глаз разбежались морщинки, он вскинул руку ко рту, но не сумел сдержать смех.

Молли толкнула его так сильно, что Шерлок рухнул с дивана, но одной рукой он еще обнимал ее, и Молли упала сверху. Возможно, она выкрикивала что-то не вполне приличное, но еще она совершенно точно знала, в каких местах он боится щекотки, и воспользовалась своим знанием на полную, пока, не выдержав, Шерлок, хохочущий в голос, не поймал ее за запястья и не принялся щекотать сам.

Наконец, они вымотались и лежали бок о бок на ковре, усталые и счастливые. Спустя бессчетные мгновения раздался голос, ласковый шепот из темноты:

- Я не забуду, Молли.

запись создана: 14.02.2017 в 02:56

@музыка: "Pick Up" David Arnold & Michael Price "Sherlock Season 4: The Final Problem"

@темы: продолжение следует, Молли Хупер, И не было никого, Эвр "Фэйт" Холмс

---

Обычно у меня возникает проблема, как назвать главу. В этот раз я придумала название, как только поняла, о ком хочу говорить. (Тема стала сверхпопулярной, не успела закончиться серия, но все же: нельзя написать fix-it четвертого сезона, не научив Молли улыбаться).

"Exited" - слово, которое Молли использует в разговоре с Шерлоком в "Рейхенбахе". Первый канал перевел его как "грустный", выбрав художественный, но красивый вариант.

- Ты грустный, когда думаешь, что он тебя не видит. ...я знаю, каково это: быть грустным, когда никто тебя не видит.
- Ты меня видишь.
- Я не в счет.

"Exited" можно перевести, помимо прямого "вышел, ушел, уехал, покинул, завершился", множеством способов: уединенный, одинокий, осиротелый, осиротевший, оставленный, брошенный, заброшенный, несчастный, унылый, уходить, выйти, уйти, оставить, бросить, отказаться от чего-то/кого-то, отправляться, полагаться (на грани иносказания).
Это многозначительность, которую любят в сериале (в нем так же любят доводить зрителей до слез). Но еще это - реплика Молли Хупер, слово, которое выбрала именно она.

К любому из героев можно в разные периоды отнести разные значения. Но Молли хуже всего. Она почти не бывает счастливой. На нее почти никто никогда не смотрит.

У Шерлока есть только один способ изменить положение.

@темы: игра слов, Молли Хупер, как пишутся тексты, неконструктивно по теме

---

Какова Молли Хупер?

Чтобы ответить на этот вопрос, надо подумать о Луизе Брили.
Прежде всего, она - храбрая.

Молли нельзя назвать тихой. Она, определенно, умеет пользоваться голосом, она из тех, кто, "используя возможности родного языка, промолчит".
Молли не глупа. Опуская ее профессионализм, Молли знает о месте каждой вещи в ее мире. Она знает, и где ее собственное место, не испытывая проблем с этим знанием. Это место уж точно лучше многих других, и оно - плод только ее усилий.
Молли упряма. Она никогда не отступает, никогда не прекращает стараться и никогда не перестает надеяться. В ней живет ожидание, вопреки попыткам ограничений.
Молли верна.

В "Безобразной Невесте" она маскируется под мужчину, и, согласно обстоятельствам, цепляющийся за устои Джон нещадно ее высмеивает.
Но Шерлок - который точно знает, на что смотреть - ведет себя с ней на равных. Когда Молли откидывает капюшон и говорит свои резкие слова, он разве удивлен тому, кто она? Но ее смелости - да.

Именно этим Молли впервые удивила Шерлока. Смелостью смотреть ему в глаза. Смелостью говорить то, чего он слышать не хотел.

Пока мир смеется над тем, кем она не может быть, Шерлок преклоняется перед тем, что она не боится быть собой.

(Молли совершенно точно - честная).

*

Немного цитат:

If the show is an orchestra I've tried to make Molly like a triangle. I hope she rings out clear and true.

Loving someone after years is not reductive, retrograde, antifeminist or weak.

Признаюсь, когда я узнала, что Лу обвиняют наряду с Марком, Стивеном, студией и т.д., я подумала, речь идет о классическом "она разбивает ИХ ПАРУ!!!", и испытала презрение. Чуть позже, увидев эту запись ("Любить кого-то годами..."), я осознала: проблема людей в том, что "феминистка Брили сыграла роль безответно влюбленной в мужика женщины, позволяющей себе рыдать в момент объяснения обоих в любви, а потому Брили НЕ НАСТОЯЩАЯ ФЕМИНИСТКА!!!". Нет подходящих слов, чтобы передать мое отвращение к ним.

Лу - бриллиант. Настоящая звезда с небес, украшение своей страны и народа. Я надеюсь, вокруг нее много людей, осознающих, что за сокровище они держат в руках.

@темы: фандом, социальное, Молли Хупер, Луиза Брили, неконструктивно по теме